Облачный атлас

Как помните, я, Закри, скорчился в укромном месте Иконной и слушал, как Нейпс излагает эту заплесневелую небылицу моей незваной гостье, показывая ей иконы умерших своей семьи. Какое-то время он объяснял ей, шо они означают и как ими пользоваться, потом сказал, шо ему пора идти ставить сети, и вышел, оставив Мероним одну. Вот, и чуть то’ко он ушел, такта через два-три, Предвидящая окликнула меня из темноты: Так шо ты думаешь об этом Трумене, Закри?

О, я был ош’рашен, мне и в голову не приходило, шо она знала о моем присутствии, о моем подслушивании! Но она так подделала свой голос, к’буто не собиралас’ ни смутить меня, ни устыдить, не, она подделала голос, к’буто мы с ней пришли в Иконную вместе. Думаешь, этот Трумен — прост ’глупые бабьи сказки? аль считаешь, шо какая-то правда здесь есть?

Не было смысла притворяться, шо меня там нет, не, пот’му шо она, ясный пламень, знала, шо я там. Встал я тогда и прошел мимо полок туда, где сидела Предвидящая, п’рерисовывая икону. Глаза мои в сумраке стали более совиными, и теперь я хорошо видел лицо Мероним. Здесь у нас — святая святых, сказал я ей. Ты находишься в обиталище Сонми. Голосу своему я постарался придать наибольшую суровость, на какую был способен, то ослабляло его то, шо я занимался подслушиванием. Никому из чужеземцев не положено рыскать-вынюхивать среди наших икон.

Мероним была в той же мере вежлива, в какой я не был. Я попросила у Аббатиссы разрешения войти сюда. Она определенно сказала, шо мож’. Я не трогаю никаких икон, кроме тех, шо принадлежат семье Нейпса. Он определенно сказал, шо мож’. Пожалуйста, объясни, поч’му ты так беспокоишься, Закри. Я хочу понять, но не могу.

Вишь? Эта проклятая Предвидящая думала о твоих нападках, прежде чем ты сам успевал о них подумать! Ты можешь одурачить нашу Аббатиссу, заявил я ей, теперь уже злобно-холодно, можешь одурачить Ма и мою семью, да хоть и всех жителей Девяти Долин, но меня ты не одурачишь, нет, ни на такт! Я знаю, шо всей правды ты не г’воришь! В кои-то веки мне удалос’ ее ош’рашить, и как же приятна была возможность не таиться больш’ и открыто высказать все, шо у меня на уме.

Мероним вроде как нахмурилас’, О чем же не г’ворю я всей правды? Ей, я загнал-таки в угол К’ролеву Смекалки!

О том, для чего ты вывед’ваешь здесь все о наших землях! О наших обычаях! О нас самих!

Мероним со вздохом поставила икону Нейпса обратно на полку. Тебе, Закри, важно не то, полная правда аль неполная, но то, принесут мои действия вред аль не принесут, ей. Следу’щая ее фраза, как пика, пронзила мне внутренности. Разве у тебя самого, Закри, нет тайны, к’торую ты скрываешь, не г’воря никому «всей правды»?

Мысли мои подернулис’ рябью. Откуда могла она знать о п’реправе возле Слуши? Эт’ ведь было давным-давно! Может, Предвидящие сотрудничали с Конами? Может, у них есть какая-то Смекалка, шоб раскапывать постыдные вещи, погребенные в сознании, темно-глубоко? Я ничего не сказал.

Клянус’, Закри, начала она, клянус’ тебе Сонми…

О, завопил я, чужеземцы и дикари в Сонми даж’ и не верят, так шо нечего ей марать имя Сонми своим языком!

Мероним, как всегда, г’ворила тихо-спокойно. Я неско’ко заблуждаюс’, сказала она, она верит в Сонми, ей, даж’ больш’ меня, но если мне так больш’ нравится, то она поклянется своим сыном, Анафи. И она поклялас’ его удачей и жизнью, шо ни один Предвидящий не собирается прич’нить вреда ни одному жителю Долин, никогда, и шо Предвидящие уважают мое племя гораздо, гораздо-гораздо сильнее, чем я знаю. Она поклялас’ рассказать мне всю правду, как то’ко сможет.

И она ушла, унося с собой свою победу.

Я задержался в Иконной, шоб навестить икону Па, и когда я увидел его лицо, вырезанное в волокнах дерева, то п’редо мной предстало его лицо, с каким он лежал в реке Вайпио.

На глаза навернулис’ слезы стыда-сожаления. Я считался главой жилища Бейли, но умения расп’ряжаться у меня было не больше, чем у пугливого ягненка, а сообрази’льности — не больше, чем у кролика в ловушке.