Облачный бык

Лёля покрутила пальцем у виска. Яков виновато развел руками – сам знаю, что сказанное похоже на высокопарный бред, но от слов не отказываюсь. Хотелось добавить пояснения… но паровоз загудел, предупреждая о приближении к станции.

– Ну ты и трепло. Аж башка болит, – пожаловалась Лёля. – А мне пора работать.

Она встала, старательно выпрямилась, мило улыбнулась, потупила взор. Качнулась вперед-назад, повела плечами, примеряясь к новой манере держать голову и спину – слишком прямо, несколько скованно.

– Юна: она тихоня? Она не заикается?

– Говорит очень чисто. Иногда тихоня, а иногда наоборот, воспитывает злодеев и жандармов, всех скопом. Кое-кто зовет ее заучкой и садовой головой. Она выглядит рассеянной, иногда смотрит в одну точку. У нее слабое зрение.

– Вот что надо было мне втолковывать, а ты – жизнь, смысл, то да сё…

Лёля обернулась к зеркалу и подправила выражение лица: прищурилась, настороженно поджала губы. Покачала головой и попробовала снова, менее отчетливо.

– Не хромает? Не дергает руками, не кривит губы?

– Нет. Все смотрится достоверно. К тому же о Юне мало вызнали. В прошлый год ее никто не видел, да и прежние описания вряд ли точны.

– Год не видели. Удачно. Я пошла.

– Иди. После обсудим еще разок тему смысла жизни. Ладно?

Лёля кивнула и покинула купе. Яков тоже засобирался. Быстрым шагом миновал вагон и вышел на перрон из соседнего, потоптался, глядя, как в поезд забираются новые пассажиры – в купейные вагоны с короткого перрона, а в сидячие, прицепленные впереди, сразу за паровозом – лезут по приставным лестницам прямо с насыпи. Людей на станции было немного. Таких, кто явно бездельничал и мог оказаться неопытным наблюдателем, не нашлось вовсе. Леля – отметил Яков краем глаза – уже торговалась с извозчиком, перебирала монетки, высыпав их из кошеля на ладонь. Пансионная барышня получилась у нее достоверно, хотя пансион ее воспитал… скажем так, не самый престижный.

– Не переигрывает, молодец, – буркнул Яков.

Еще раз осмотрев станцию, он поморщился вроде бы брезгливо – и побрел к зданию вокзала. Купил пирожок, просмотрел газеты и поспрашивал у чистильщика башмаков и иных местных, где можно вкусно отобедать, если придется задержаться до середины дня. Отдарил малой денежкой шустрого носильщика, согласного не только рассказать дорогу к трактиру, но и проводить. Миновал привокзальную площадь, пыльную и тесную. Свернул за угол, прошел пустую улицу до поворота, заглянул во двор трактира – и там, наконец, остановился. Носильщик юркнул следом, продолжая негромко и нудно расхваливать здешнюю грибную похлебку и ругать уху. Когда с порога трактира ему кивнули, смолк и обернулся к Якову.

– Чисто. Вас не отслеживали, а вот ей, наоборот, сразу присели на хвост. С рассвета тут крутятся разные. Один купил у носильщика место на весь день, второй пристроился с пирожками. Этот… да вы сами видели, пока покупали пирожок, он точно из сыска. Следит за носильщиком. Нашу барышню не просек, смысла всего дела не понимает. Он из дешевых хвостов, безмозглый.

– Как ты сразу его рассмотрел. Ладно, пусть работает.

– Вроде есть и третий. На лавочке в парке устроился, поодаль. Глазастый! Кто таков, за кем следит, не понимаем. Но книжки так не читают. Битый час мусолит две страницы.

– Что в имении?

– Те, которые дали деньги за телеграмму о сумке, устроили засаду возле дома. К ним в усиление две машины пришло. Человек десять, и все похожи на дешевое ворье. Их старшего мы отследили. Кому звонил, тоже знаем.

– Это мне сообщили еще в городе… Что ж, пока все без перемен, охоту они и откроют. Или я не прав?

– Они, – кивнул носильщик.

Был он вихрастый и остроглазый, тощий как прут – и чересчур азартный. Держал себя в руках из последних сил, ведь сама матушка дозволила помочь в большом деле! Яков не сомневался, читая лицо пацана. Лет ему – никак не более семнадцати, и пока что он прост. Смысл его жизни – матушка Лиза. С улицы она подобрала этого своего сына недавно – Яков точнее учел одежду, руки в карманах, привычку оглядываться и наклонять голову – может, год назад. Или два года? Жил до того пацан наверняка на юге, он бы прямо теперь охотно сел на пятки и привалился к стене, уже дважды косился и дергался. А еще он часто и ловко проверяет взглядом важное – окна, двери, улицу через щель калитки. Значит, слежку осваивал до того, как попал в семью.

– Меня к вам матушка приставила на весь день, – сообщил пацан, снова осматривая окна и мельком, не поднимая головы, чердак и крышу. – Зовите меня Младшим. Она так велела.

– Это секрет, не говори ей, что я рассказал. У матушки Лизы был родной сын, давно. Чахотка… ну и люди тоже навредили. Когда тот ее муж погиб, родня выставила вдову из дома, в чем была. Выходить сына Лизка не смогла, но с тех пор стала учиться на врача. Она очень хороший врач, да?

– Да, – настороженно кивнул пацан.

– Ты похож на ее сына. Очень похож, – задумчиво добавил Яков. – Ты просто обязан заботиться о ней и всегда быть рядом. И никакого воровства.

– Но я же…