Облачный бык

Яков улыбнулся, подмигнул ошарашенному Младшему и прыгнул из экипажа.

– Ты опять живой? Дай пощупаю, – Лиза Рыкова поседела, но все еще не утратила гордой осанки, да и цвет глаз не потускнел. – Не делай такое лицо, никто не следит за нами, проверено трижды.

– Лизка, – Яков быстро подошел, обнял ее. – Лизка, ты молодец. У тебя глаза счастливого человека. Я сразу согрелся.

– Врешь, – она небольно хлопнула Якова по щеке. – Ты всякий раз врешь. Ох, было дело, я смертельно тебя обожала. Лет шестьдесят назад. Но я уже тогда отличалась трезвым умом, вот и доказала себе: обожать надобно людей. А ты… тебя надо уважать, угощать и утешать. И только-то. Ну, пошли в дом. Как тебе Лёля?

– На тебя похожа самую малость. То есть лучше, чем я смел надеяться. Лизка, пока мы не влезли в дела, выслушай и учти: я сейчас при деньгах. Сколько надо на детей, столько и выделю, даже с запасом. Завтра пришлю Васю Норского, с ним обсудишь.

– Норского?

– Да. Его дед тот самый Норский, кто был дружен с твоим Рыковым. Ошибки нет. Я проверил. Очень хочу свести вас. Вася ничего не знает о жизни деда от очевидцев, он будет рад любой мелочи.

Постаревшая Лиза слегка прихрамывала и шла довольно медленно. Она сделалась ниже почти на ладонь – так показалось Якову. И все это было не важно. В разных жизнях он встречал особенных людей, которые стареют, но для внутреннего зрения остаются неизменными. Или, как Лиза, делаются все красивее. Это отражается в глазах… и это бесценно.

Лиза устроилась в кресле и дождалась, пока Младший подаст чай, расставит блюдца с выпечкой. Долго смотрела на Якова, что-то для себя решая.

– Ты изменился. Повзрослел. И знаешь… на юге говорили, я не в уме? Эта девочка Юна куда безумнее. Она видит тебя человеком. Совсем человеком, да. Я бы хотела так, а не могу. Мне всегда казалось: если смочь, ты станешь человеком. Понимаешь, о чем я. Не обижаешься?

– Спасибо, что сказала. Это ценно.

– Наспех спрошу, с тобой нельзя откладывать и деликатничать. Мне было десять, когда ты говорил о гнездах, помощи тебе в будущем и большом общем деле. С тех пор ты ни разу не повторил таких слов.

Яков пожал плечами, оценивая сказанное, примеряя на себя. Он перестал говорить о гнездах? Не может быть! Хотя… он твердил что-то похожее Микаэле и иным, не имеющим отношения к делу. А сам-то не считал Лизу и ее детей – гнездом. Они семья. Их нельзя запросто втравливать в беды, попрекая старыми долгами… Даже теперь, если разобраться толком, он пригласил Лизу и ее детей вроде бы для помощи, а сам надеется выделить им деньги, взятые у Микаэле. Лиза всегда была практичной и в то же время гордой, она бы не взяла деньги просто так. Способ найден… но кого Яков сейчас обманывает – Лизу или себя? И когда он начал менять взгляды на жизнь? Может, как раз после истории в горах? Может, тогда он впервые ужаснулся, глядя со стороны: вот Лиза, совершенно счастливый человек, вдруг теряет все и погружается в отчаяние. Вот она сознательно вычеркивает себя из жизни, чтобы отомстить. Кошмарная, окончательная несправедливость мира, который вообще-то по природе несправедлив и несовершенен.

Лиза могла в тот день уйти из жизни сознательно и охотно. Может статься, она попала бы в лес у порога смерти, и далее – в нору… чтобы мотыльком кружиться близ света настоящей жизни – и биться о стекло, раня себя и не имея шанса даже сгореть, как сгорают люди.

Там, в горах, выползок по-настоящему очнулся и смог понять ценность жизни. Не для себя, но хотя бы для Лизы. Стало отчаянно больно. И он сделал все, чтобы Лиза жила – и не мстила, чтобы в единственной жизни нашла для себя более ценное и настоящее дело.

– Лизка, ты умнее меня. Мои большие дела… это просто мужские глупости. Твои дела лучше и правильнее. Дети. Дом.

– Ой-ой, сейчас начну искать платок. Определенно, ты изменился. Но – к делам. Норского присылай в аптеку моего Сашеньки, адрес знаешь. Список составлю, деньги мне очень кстати. Запрошу много. Семерых надо отправлять на учебу немедленно, это из тех, на кого не хватает вот уж совсем никак. В этот год много свадеб, надо бы помочь с жильем кое-кому. – Лиза улыбнулась виновато и развела руками. – Сам кричал мне вслед тогда: живи, у тебя дети. Вот и кручусь, как умею. Приноровилась, а только их поболее сотни накопилось, в мои годы непросто за всеми уследить. Старшие, конечно, помогают, но им-то никто не велел жить для всех моих детей.

Лиза помолчала, улыбнулась Младшему, который ерзал на краешке стула и впитывал новости всей кожей, а не только зрением и слухом. Ждал: вот-вот погонят прочь, а ведь так интересно!

– К делу, – отодвигая чашку с чаем, сухо выговорила Лиза. – Люди, которых привел твой протеже, хороши исключительно. Особенно южане, хотя сам знаешь, не люблю их. Пока мы смогли детально проверить две группы слежки. Первую повязали шумно, как и решили заранее. Ну, с ними иначе нельзя. Дурные, наворотили бы всякого. Теперь они в жандармерии. Одного мы аккуратно упустили, и он помчался с докладом. Струхнул, с вокзала сразу позвонил курьеру дома Дюбо.