Обладать

Однажды ночью они уснули рядом, на кровати у Мод, где сон настиг их за бутылкой кальвадоса. Роланд спал, обольнув Мод сзади – тёмная запятая на краю матовой, изящной фразы.

Наутро они не стали говорить об этом событии, но мысленно примеривались к другой такой ночи. И для Мод, и для Роланда было важно, что прикосновения лишены преднамеренности, не ведут к бурным объятиям. Невинная, мирная близость, волшебная сопредельность – в ней каждый из них обретает былое, поутерянное ощущение собственной жизни, собственного «я»… Речь, слова – те слова, что им доступны, – мгновенно разрушили бы очарование… Когда туман с моря вдруг брал их в свой молочно-белый кокон, так что нечего было и думать о прогулке, они весь день лениво лежали за тяжёлыми белыми занавесями с кружевной каймой, лежали вместе на белой постели, не шевелясь, не разговаривая.

Роланд раздумывал: имеет ли значение для Мод то, что происходит между ними, и если имеет, то какое. Мод решала похожую загадку про Роланда.

Спросить друг у друга они не отваживались.

За многие годы Роланд научился воспринимать себя, по крайней мере с теоретической точки зрения, как некий перекрёсток, как место пересечения целого ряда не слишком тесно связанных явлений. Ему внушили, что представление о самом себе как «цельной личности» – иллюзия, что в действительности человек – механическое соединение разнородных частей, между которыми по невидимым проводочкам летают сообщения и команды, конгломерат, где правят противоречивые желания, системы идеологии, языковые формы, гормоны, феромоны. В общем, его устраивало такое положение вещей. Он не испытывал потребности в романтическом самоутверждении. Точно так же он не стремился установить, что за личность Мод. Однако он то и дело спрашивал себя: их немое удовольствие друг от друга, приведёт ли оно ещё к чему-то? или, может быть, минет с той же лёгкостью, как возникло? Или, если перерастёт во что-то, тогда во что?..

В памяти у него всплывала первая встреча с Мод, с принцессой из стеклянной башни, и слегка презрительное, поначалу, выражение её лица. В настоящем, реальном мире – хотя с какой стати считать здешний, нынешний мир менее подлинным? – лучше сказать, в мире общественных отношений, куда им вскоре предстояло вернуться от этих белых ночей и солнечных дней, их двоих, сказать по правде, мало что связывало. Мод – красивая женщина, на обладание которой он не может претендовать. У неё надёжная работа, солидная научная репутация в Англии и за границей. Более того, в английской системе сословий – безнадежно анахроничной, весьма мало им почитаемой, но всё же подспудно могучей! – он и Мод стоят на слишком разных ступеньках: она – помещица, дворянка, он – представитель городского среднего сословия. Есть дома и есть места, куда вместе им путь попросту заказан.

Всё, что произошло и ещё произойдёт, – сюжет некоего, довольно-таки необычного романного повествования, в гуще которого оказался он, Роланд. Это повествование одновременно и в низком, и в высоком роде – бытовые линии причудливым, непостижимым образом переплетаются с метафизикой. Романная форма есть форма идеологии и – хотим мы того или нет, к добру или к худу – правит нашим сознанием. Всякий человек в западном мире рано или поздно начинает воспринимать свою жизнь как сюжет, и ждать от неё ходов, присущих подобным сюжетам. В исторической же перспективе, как ни эстетствуй, причудливое повествование, романтический роман в исконном смысле уступает место новейшему роману в духе критического реализма…

Так или иначе, с появлением Аспидса, Леоноры и Собрайла меняется характер сюжета. Если раньше в его основе был поиск, свойственный рыцарским романам, то теперь на первый план выходят преследование и движение к цели наперегонки…

За время пребывания в Бретани Роланд пристрастился к десерту под названием «иль флотант», или «плавучие острова». Десерт состоял из островка взбитого белка, плавающего в бледном, сливочно-жёлтом озерце заварного крема. Подавался он охлаждённым, и имел нежно-ванильный вкус, с еле внятным оттенком сладости. Укладывая в багажник собранные второпях чемоданы и последний раз оглядываясь, перед тем как пуститься к Ла-Маншу, Роланд почему-то думал о том, как будет скучать по этому десерту, как вкус станет таять и совсем растает в памяти…