Обладать и ненавидеть (ЛП)

— Спасибо, — говорю, не в силах поднять на него взгляд.

Я промою и обработаю ранки позже, а пока заклеиваю их пластырем и протягиваю руку за тем, что еще принес Уолт: мешком для мусора, щеткой и совком.

Но вместо того, чтобы отдать все это мне, Уолт наклоняется и прямо в своем модном костюме начинает помогать мне убираться.

— Держи мешок, — сжато инструктирует он.

Я делаю, как мне велели: открываю мешок, чтобы он мог бросать туда все подметенное с пола и ковра. Он эффективно справляется с делом, разделяя участки пола на аккуратные сектора и стараясь собрать все до последнего кусочка фарфора.

— Я хотела бы извиниться… — начинаю я робко.

Уолт ничем не подтверждает, что слышит меня, но я все равно продолжаю:

— Пока тебя не было, я слегка увлеклась.

По-прежнему ничего.

— И я правда собиралась убраться до того, как ты вернешься домой.

— Ты переставила мою мебель, — сообщает он, как будто не веря своим глазам.

Ах, да. Я совсем забыла об этом.

— Да… Ну, я ее переставила, чтобы было лучше видно картину, и, как я уже говорила, я собиралась вернуть все на место.

— Как тебе удалось передвинуть журнальный столик? Ты ни за что не смогла бы сделать это одна. Он очень тяжелый.

— О, я просто очень сильно толкала.

— Мне трудно в это поверить.

Думаю о бедняге Терреле и, вложив в голос побольше убежденности, заверяю его:

— Я сильнее, чем кажусь.

Уолт что-то ворчит себе под нос, словно мало мне веря, но тему не развивает.

— Я заплачу за новый ковер. Старый, наверное, уже не спасти. Особенно с учетом разрыва.

— Разрыва?

О боже. Молодчина, Элизабет. Разрыв-то он еще не заметил.

— Да… ну… когда я двигала столик…

Я указываю на повреждение, и Уолт, приостановив работу, поворачивается, чтобы проследить за моим пальцем.

Все нервные окончания в моем теле находится в состоянии повышенной готовности. Я адски беспокоюсь о том, как он отреагирует. Если честно, мне даже немного страшно. Я смотрю на его затылок, отмечая гладкие темные волосы и четкую линию контраста между его кожей и воротничком рубашки. Жаль, мне не видно его лица, когда он сдержанно произносит:

— Это получилось случайно.

Я ошеломленно молчу.

Он дает мне презумпцию невиновности? Должно быть, я неверно расслышала.

— Да, но ковер безвозвратно испорчен. Я хотела бы отплатить покупку нового…

— Случайность есть случайность, и, кроме того, ущерб покроет страховка.

— Все равно. Я хочу, чтобы ты сказал, сколько он стоил, и я выпишу чек. На мой взгляд, так будет справедливо.

Без паузы он называет сумму, и я моргаю, моргаю, моргаю… пытаясь понять, как можно потратить столько денег на вещь, которую будут топтать ногами. С разинутым ртом медленно опускаю глаза.

— Ты серьезно?!

— Потому ковер и был застрахован, — говорит Уолт, вставая и напоминая мне, насколько мы разные не только в плане размера, но и в возрасте, утонченности и индивидуальности. — Ладно, осколки и еда уже убраны. Собери прочие свои вещи и поскорее промой порезы, пока не занеслась инфекция.

Затем он уходит, захватив принадлежности для уборки с собой, и до конца дня я его больше не вижу. Я вношу свою лепту в приведение в порядок остальной части библиотеки, но самостоятельно вернуть мебель на место так, чтобы не причинить еще больше ущерба, я не могу.

Когда, проснувшись наутро, я выхожу на цыпочках из гостевой спальни, в квартире никого нет. Уолт уже ушел. Заглядываю в библиотеку и потрясенно вижу, что он успел убрать несчастный ковер и переставить мебель красиво и аккуратно, но не туда, где она была раньше. Мало того, диваны и столик отодвинуты от камина, а на их месте стоят небольшой квадратный стол и стул, под которыми постелена широкая дорожка из прозрачного пластика — вроде тех, что в офисах кладут под рабочие кресла. Ну вот, теперь она защитит его паркет от дальнейшего повреждения.

Никакой пояснительной записки или списка распоряжений нет, но мне ясно, что Уолт разрешил мне пользоваться его библиотекой даже после вчерашнего.

Я снова провожу в библиотеке весь день, стараясь не выходить за пределы стола, который он мне предоставил. Поначалу у меня получается. Минут пять. Но люди работают в художественных студиях не без причины. Мне нужно пространство для работы, место, чтобы разложить наброски, карандаши и пастель. Я должна иметь возможность видеть все свои работы сразу, потому что я пытаюсь сузить круг своих любимых концепций, чтобы я могла перенести их на небольшие холсты. Их я потом понесу в художественные галерея.

Позже тем вечером, пока я сижу над наброском — пройдя все стадии от «я просто бездарность» до «а это на самом деле неплохо», — я чувствую в дверном проеме присутствие Уолта.

Волоски на шее поднимаются дыбом, но я продолжаю работать — или, по крайней мере, пытаюсь. Мои пальцы немного дрожат, они уже не так ловко держат пастель, как минуту назад.

На этот раз я не извиняюсь за состояние библиотеки. Я все уберу, как вчера. И между прочим, сегодня я не причинила непоправимого ущерба ничему из имущества Уолта, а это уже победа.