Облака из кетчупа

– Не указывай, что мне делать! – рявкнул Макс, отбрасывая руку Арона. – Ублюдок! – Арон тяжело опустился на скамейку. – Ты – единственное, что у меня есть! – Он задохнулся, голос оборвался. Споткнулся на ровном месте, чуть не повалился на колени к Арону. – А ты… – теперь настала моя очередь. – Эх ты! – Макс только махнул рукой. Слишком широко, слишком сильно. Тело не слушалось его. – Я верил тебе. Ты мне нравилась!

– Ты тоже мне нравился! Я и не думала, что так получится. Честное слово!

Я хотела было обнять его за пояс, как-то утешить, но Макс отпихнул меня. Я чуть не свалилась в реку.

– Не смей говорить со мной, потаскуха!

Арон вскочил как ужаленный:

– Не смей так ее называть!

С безумным хохотом Макс подскочил ко мне. Черная вода вскипала мутной пеной в полуметре от нас. Он схватил меня за плечо, развернул к себе и проорал в самое ухо:

– ПОТАСКУХА!

– Прекрати! – крикнул Арон. – Она здесь ни при чем!

– Не указывай, что мне делать! – сам не свой взвизгнул Макс. Небо отозвалось ударом грома. В отчаянии Макс уцепился за бретельки моего платья. Я вырывалась, он не пускал. Толкаясь и топчась по кругу, мы оказались еще ближе к реке.

– Отпусти ее! – взревел Арон. Макс и не подумал подчиниться. И тогда Арон бросился на брата. Они сошлись, рыча как два медведя, вцепились друг в друга, скользя по грязи.

– Осторожно! – крикнула я. – Вы слишком близко к краю! – Они не слушали. Они орали, толкаясь и пихаясь. А дождь лупил по веткам деревьев, по нашим плечам. Каким-то образом я влезла между ними, пыталась оторвать друг от друга.

– ПОТАСКУХА! – Макс вцепился мне в волосы и проорал это слово прямо в лицо. Брызги слюны обожгли щеку. И тогда, Стью, я его толкнула. Сильно толкнула. И Арон тоже. Секундный порыв. Что угодно, лишь бы остановить его.

Его ноги заскользили по мокрому берегу. По крутому склону. Руки замахали, как мельничные крылья.

Раздался сильный всплеск. Макс оказался в ледяной бурлящей воде.

– Держи его! – завопила я что было сил. – Арон! Хватай!

Застыв на месте, я смотрела, как Арон, упав плашмя на землю, тянет руку, а мощный поток, буйный, неодолимый, закручивает в пенный водоворот ноги Макса. Словно в замедленной съемке я видела, как Макс уходит под воду – первый раз, второй; как его несет вниз по течению, а Арон продирается вдоль берега, раздирая горло криком, задыхаясь, протягивая руку.

Макс не мог до нее дотянуться. Река была сильнее. Он боролся с течением, но недолго – тело обмякло, его понесло мимо свисающих с берега ветвей и корней деревьев, мимо оранжевого спасательного круга, которого нам было не достать. Он все чаще уходил под воду, изнемогая, хлебал ртом мутную речную воду.

В последний раз Арон протянул руку, выкрикнул имя брата. Макс чуть приподнял бессильную руку, и тело его сдалось.

Голова скрылась под водой.

Потом локоть.

Запястье.

Рука.

Скрывающаяся из виду рука. Бледная, окостеневшая, хватающаяся за воздух, она исчезла под черной водой.

Первый раз мы соврали оператору на другом конце телефонной линии. Арон набрал 999³⁶, и, хотя его била крупная дрожь и душили рыдания, он ни словом не обмолвился ни о ссоре, ни о поцелуе, ни о том, что мы его толкнули.

– Он поскользнулся, – сказал Арон. Он сидел на той самой скамейке, и его всего трясло. – Он был пьян.

Арон повесил трубку. Я вглядывалась в его лицо и не могла протестовать – голос пропал. Я сидела над рекой, обхватив колени, и раскачивалась, раскачивалась, пока, откуда ни возьмись, не появились мама и папа. Полицейский накинул мне на плечи одеяло. А Сандра выла, закинув голову в черное небо.

Несколько следующих часов я помню смутно: серый участок, запах копировального аппарата, сэндвичей и кофе. И вопросы, вопросы, вопросы. Я сидела на жестком стуле в какой-то комнатушке и вслед за Ароном снова и снова повторяла одно и то же: Макс поскользнулся. Он был пьян. Он поскользнулся. Он был пьян. В какой-то момент полицейский, должно быть, мне поверил и сказал, что мне можно идти домой.

Только это был не мой дом, а какое-то незнакомое здание, и жили там какие-то чужие люди. Моя комната была не моя комната и моя кровать – не моя кровать, потому что я была не я, а кто-то другой, незнакомая девочка. Предательница. Врунья. Убийца. Я лежала под одеялом – от него еще пахло жизнью, которую я потеряла, – и, тупо моргая, пялилась на собственные руки.

Кончилось тем, что утром мама засунула меня в ванну. И добавила в воду такую соль, она еще должна помогать при травмах. Я никогда раньше не принимала ванну в десять часов утра. Странноватое ощущение. Освещение другое – непривычно яркое. Солнце светило в окно, и над корзиной для белья танцевали пылинки. Из горячего крана капало, я заткнула дырку пальцем ноги, но ожога не почувствовала.

Днем ко мне в комнату пришел папа.

– Мама того мальчика позвала тебя зайти, детка. Сандра, так, кажется, ее зовут.

Я начала считать про себя.

Один. Два. Три. Четыре. Пять.

– Там вся его семья, – сказал папа, присаживаясь ко мне на кровать. – Надо бы тебе с ними встретиться.

Шесть. Семь. Восемь.