Область личного счастья. Книга 1

Конечно, как и следовало ожидать, Гольденко знал о новом начальнике больше, чем другие. Его приезд не возбудил в сердце старого искателя длинного рубля никаких надежд. Но он начал уверять всех, что такой старый солдат, каким является он — Семен Гольденко, непременно будет отмечен боевым командиром Корневым. И уверял до тех пор, пока сам не начал верить в свою выдумку. То, что эти придуманные надежды пока не оправдывались, уже не смущало его. Он подогревал эти надежды тем, что выдумывал невероятные подвиги, приписывая их Виталию Осиповичу.

Даже прискорбный случай в пятой диспетчерской недолго угнетал его. Выдумав утешительную историю, Гольденко поверил в нее сам и с увлечением повторял каждому, кто хотел послушать:

— Я, значит… это лежу я. Не сплю, знаю, что придет. Он ведь беспокойный. Еще на фронте все удивлялись: когда он спит? Откуда я знаю?.. Вот чудак человек!.. Откуда!.. Да он сам после мне рассказывал. Вот, значит, он и входит. В будку-то. Входит, значит, думает: захвачу я его на посту спящего. А я, конечно, не сплю. Глянул он на меня: «Ага, хитер старый солдат, одним глазом спит». Так и говорит. А голос, сами знаете, труба (хотя слушатели знали, что голосом новый начальник не отличался, но не перебивали). «Встать!» А я — лежу. Думаю: это тебе не армия. Ну он меня за воротник — цоп! Только он рукой до меня, а уж я на ногах и по всей форме рапортую: «Во вверенном мне участке все благополучно!» Ну, посмеялись мы с ним. Покурили. «Иди, говорит, вояка, на дорогу. Молодец, говорит, умеешь в полглаза спать, только не забывай мне почтение оказывать, а я о тебе подумаю». Вот он какой! Молодой солдат старому солдату всегда друг. Несмотря что начальник.

Но проходили дни и ничего такого приятного для Гольденко не происходило. Он слегка приуныл, но еще храбрился. Все ему казалось, что боевой командир увидит, как затирают его, старого солдата, и поставит на настоящее место. Что он старый солдат — в это он давно и сам поверил. Поверил до того, что начал удивляться, как это получилось: так геройски воевал, но был затерт, забыт.

Ночная смена дорожников отдыхала. Их было немного, человек десять в бараке. Бледный свет северного дня сочился в замерзшие стекла. Столько снега намерзло на окнах, что они казались заложенными толстым слоем серой ваты.

Дорожники напились чаю, закурила, собираясь поспать часок перед выходом в ночную.

Гольденко рассказывал о новом подвиге начальника. Ему надо было рассеять свои сомнения, поэтому рассказывал он увлеченно, даже с энтузиазмом.

В этот момент Виталий Осипович зашел в барак, чтобы посмотреть, как живут дорожники. В коридоре было чисто.

В полумраке он различил двойной ряд коек, в углу — фигуры людей. Вспыхивали огоньки папирос. Он хотел подойти к ним, но, услыхав свое имя, остановился.

Кто-то громко и восторженно рассказывал о его подвигах. Речь шла о взятии какого-то неизвестного на карте населенного пункта. Если верить рассказчику, он — Виталий Осипович — почему-то ехал на танке. Повторяя якобы его приказания, рассказчик очень похоже копировал его голос. Все остальное было совсем неправдоподобно.

Рассказ спасали только красочность и воодушевление, на которые не скупился неизвестный сказитель.

Виталий Осипович тихо подошел. Его увидели. Поднялись с коек. Обернулся и воспеватель подвигов его. Это был тот самый, из пятой диспетчерской. Он ошалело поводил рачьими глазами и растерянно улыбался.

Сделав вид, что ничего не слышал, Корнев подсел к дорожникам.

— Чем занимаетесь?

— Да вот отдыхаем.

Гольденко продолжал стоять.

— Да вы садитесь, — сказал ему Корнев. — На фронте бывали?

Гольденко сел.

— Как же, — неуверенно ответил он, — воевал. Да, пришлось повоевать. «Вот оно, — думал он, — начинается».

Горячая волна прошла по его телу. Слегка закружилась голова, и он сразу же, без запинки, заявил, что был в армии Буденного, рубал беляков и лично был знаком со многими командирами и героями гражданской войны.

Корнев, не улыбаясь, спросил:

— Александра Македонского тоже знали?

— Македонского? Сашку! Боже ж мой! Так он же был начальником штаба, да я ж у него ординарцем… И любил же он меня!..

Корнев, с трудом удерживая улыбку, сказал, что, кажется, ординарцем у Македонского был некто Буцефалов.

— Так разве ж я один у него был? У такого начальника Буцефалов при штабе состоял, вроде посыльного. Пакет в зубы. Аллюр три креста и скачи! Вот кто Буцефалов. Мы с ним…

— Постой, постой. Я про Александра Македонского сам все знаю, — остановил его Корнев. — Вечером не ходите в ночную. Часов в девять прошу зайти ко мне.

Он вышел. Гольденко сидел остолбенело, словно вдруг хватило его морозом. Наконец, вот оно, пришло долгожданное. Он поднял палец.

— О! Все слышали. А теперь спать. Приказываю отдыхать. Я ж говорил. Это настоящий командир.

Вызывая его к себе, Корнев знал, что Гольденко как работник ничего не стоит, работать не хочет, его дорожный участок самый запущенный. Но надо заставить его работать. Может быть, перевести на другую работу, где бы он был всегда на глазах.