Область личного счастья

«Переработать роман». Не так это просто, оказывается. Она мстительно зачеркнула последнюю фразу и вместо нее написала: «Мне кажется, никакая переработка не может спасти роман». Но и эту строчку она зачеркнула. Даже написать отзыв о чужом, явно выдуманном романе, она не могла. Вот Женька бы написала. Женька Ерошенко! Хотя теперь она Евгения Федоровна Корнева, подруга далеких лет! Она больше всех боялась мифической росомахи и совершенно не боялась откровенно признаваться в этом. Она вообще не боялась своих чувств, не скрывала их, и ее мало заботило, что о них подумают окружающие. И кажется, у Женьки, несмотря на ее мягкотелость, все всегда было ясно, четко, и она знала, чего хотела, и никогда не скрывала своих желаний…

Марина рассталась с Тарасом в 1945 году. Она уехала в Москву, по вызову института, Тарас остался на лесопункте. Она честно выполняла свое обещание: писала ему короткие письма, немного более ласковые и нежные, чем все то, что говорила ему в далекой северной тайге. На расстоянии она была смелее и откровеннее, чем рядом с ним. Он это понимал, и его одолевала тоска, которой он не умел выразить. Марина получала от него письма, наполненные описанием больших и малых событий, происходящих в тайге. Свои чувства он выражал короткими неуклюжими фразами, вроде: «Я от людей в стороне, один сижу в тайге и глотаю горький дым». Или: «В тайге круглосуточный день, а у меня в глазах черная ночь».

И Марина представляла себе, как он сидит, отдыхая от работы где-нибудь на мшистой кочке перед дымарем — дымным костерком — и думает о ней. Летом в тайге во избежание пожара лесорубы не разводят костров. Сучья стаскивают в кучи, которые сжигают глубокой осенью. А от комаров зажигают костры из гнилушек, которые только тлеют и дают густой дым.

И Тарас сказал в одном из писем: «Любовь наша на дымарь похожа: чуть тлеет, а дыму много — глаза ест».

Она решила: верно сказал, — и написала ему особенно нежное письмо. Но не отослала. Перечитав письмо, Марина вздохнула и разорвала его.

Потом Тарас уехал учиться в лесотехнический институт. Учеба давалась ему трудно, но он не сдавался. Была в нем упрямая, могучая сила, которая не позволяла остановиться на полпути, недоделать начатое дело, как бы трудно это ни было. Марина: видела его на работе, и ей казалось, что он учится так же, как валил лес, — напористо, уверенно, не щадя сил.

Она закончила институт и начала работать в издательстве. Эта работа поглощала все ее время. Чувства, которым и вообще-то отводилось немного места, сейчас оказались заброшенными в такой дальний угол, что они неминуемо начали покрываться пылью и паутиной. И только получив от Тараса очередное письмо, она спешно выволакивала их, эти чувства, наскоро встряхивала и весь вечер нянчилась с ними. Но как-то так получилось, что самым сильным из чувств, которые она при этом испытывала, оказывалось не чувство любви, а только угрызения совести за то, что она забыла Тараса, не выполняет своих обязательств перед ним, и за то, что не испытывает к нему, даже той небольшой привязанности, какая была прежде.

Она слушала рассуждения о времени и расстоянии, которые способны охладить даже самую пламенную любовь, и не особенно доверяла этому. Но ничем иным она не могла объяснить себе свое равнодушие.

Она писала Тарасу на листе стандартной издательской бумаги: «Милый мой таежный рыцарь…» с таким же точно вдохновением, с каким через полчаса на следующем листе из той же пачки сообщала совершенно незнакомому автору: «…ваши рассказы требуют большой работы, и мы советуем…»

И снова чувствовала угрызения совести, и больше ничего.

Но со временем, когда письма стали приходить все реже, даже угрызения совести перестали ее терзать. И, получив письмо от Жени, в котором та с возмущением сообщила об измене Тараса, Марина не разделила пылкого гнева своей подруги.

— Все правильно, — сказала она, складывая письмо. — Ничего тут, Женюрка, не поделаешь.

Марина тут же написала Жене коротенькое письмо, ни словом не обмолвившись о Тарасе, словно его и не было.

Так почему же теперь, когда он позвонил, она не нашла, что ему ответить. Откуда взялось волнение, которого не испытывала никогда, ни разу при встречах с Тарасом?

Не найдя ответа на эти вопросы, она мстительно подумала: «Я становлюсь сентиментальной старой девой. Чтобы этого больше не было».

В ПУТИ

Из Москвы поезд уходил ночью. Желтый свет фонарей празднично дрожал на мокром от дождя перроне.

В узком коридоре вагона Тарас долго стоял у окна и курил. Пассажиры протискивались между его спиной и дверью купе, никто не решался потревожить этого большого молчаливого человека. Проводница с кипой одеял и белья остановилась перед ним:

— Разрешите пройти, гражданин.

Тарас посмотрел на нее. У проводницы было широкое, скуластое лицо и равнодушные глаза женщины, которой не повезло в жизни. Он посторонился, пропустил проводницу и снова погрузился в свои думы.

Он думал о Марине.

Почему она не захотела увидеть его, не захотела даже ответить на простое его приветствие.