Обломок молнии

Ксана побрела по уже опустевшему коридору. То, что сегодня случилось, ошеломило, но как-то не удивило ее. Втайне она ведь всегда знала, что так и будет. Конечно, знала, но все-таки не верилось… А отвечала на зачете, кажется, неважно. Он сказал: «Кое-какое понятие имеете». Да нет, рассказала все по порядку, как надо. Все-таки могла бы получше. Растерялась, и все из-за него, из-за Вандышева. Вот сумасшедшая! А ведь она умеет собраться, когда надо. Сколько экзаменов сдала, кое-какой опыт имеется. Одни вступительные что-нибудь да значат. В первый год не прошла по конкурсу, а на другой год прошла. Попала, правда, на заочное. Все оказалось непросто.

Ксана застегнула пальто, стала надевать перед зеркалом шапочку. Неожиданно в зеркале возник Вандышев, бросил портфель, торопливо замотал шею шарфом.

— А как насчет того, чтобы продолжить вечер воспоминаний? — сосредоточенно нахмурившись, проговорил он.

— Можно и продолжить, — не сразу ответила Ксана.

— Может быть, продолжим в кафе, тут недалеко, за углом?

— Нет. У меня билет в консерваторию. Лучше уж продолжим там, на концерте. Второй билет как-нибудь достанем…

— Значит, в девятнадцать ноль-ноль? — Он низко надвинул на лоб шапку, улыбнулся.

— Нет. В восемнадцать тридцать, — строго поправила Ксана. — И без опозданий.

Нахмурилась, вытянула лицо и, подражая Вандышеву, сказала:

— Джинсы. Куртку потемнее. И не опаздывать. Я ждать не стану!

Оба весело рассмеялись. Вандышев распахнул перед ней дверь на улицу. Обоих ослепил белый зимний день.

МУРАВЬИНАЯ РОЛЬ

© Издательство «Советский писатель», 1975.

Когда я завалил экзамены в институт, сначала вообще ничего не почувствовал — ни разочарования какого-нибудь там, ни горя. Так, отупел от зубрежки… Но вот прошло дня три-четыре, отошел чуточку, отмяк, и тут меня одолели мысли. И так они меня одолели, так привязались, что ни шагу шагнуть, ни дохнуть. То, что я провалил в этот инженерно-строительный, меня не особенно огорчало. Собственно, я потому туда пошел, что не знал, куда лучше. Вернее, мне было все равно. Да и какой из меня инженер. Бред! Чепуха все это. Но, с другой стороны, ведь надо же куда-нибудь устраиваться! И родители покоя не давали: чуть ли не с пятого класса зудят: «Институт, институт. Вот завалишь, вот останешься на низших ролях. Последним человеком будешь».

На низших ролях! Вот эти-то самые «низшие роли» и не давали мне покоя. Выходит, каждый человек играет в жизни какую-то определенную, раз и навсегда взятую роль! И, значит, раз уж я на «высокие» или там просто нормальные роли не потянул, значит, мне суждена самая что ни на есть малюсенькая, самая неинтересная роль в жизни. Вот здорово! Где же тут справедливость? Впрочем, наплевать. Даже к лучшему. Как говорит мой уважаемый дядюшка, «меньше ответственности». Проживу как-нибудь. До армии осталось полгода, устроюсь пока на работу, все равно на какую…

А на дворе август, пылища, жара, все знакомые ребята разлетелись кто куда, футбольная площадка замусорена желтыми листьями с березы, в общем, тоска.

И от скуки стал я наблюдать.

Начал с отца. Отец мой, Николай Петрович Рыбкин, скромный служащий, всю жизнь подвизается на самой маленькой должности — в канцелярии трикотажной фабрики. На работе его ценят: исполнителен, скромен. Сдается мне, что за всю свою жизнь отец ни разу не опоздал на службу… А может быть, так уж и положено, самой природой изготовлены мы все по-разному, то есть для разных надобностей? Кто для исполнения мелких текущих дел, а кто и для героических свершений?

Вот, например, дядя, брат моей матери. Совсем другой человек. Даже если не знать его близко, а так, издали только взглянуть, каждому сразу ясно: большой человек! Носит дорогое пальто, круглую шляпу, двигается не спеша, говорит вдумчиво, с расстановкой. «Дядя Владя» — так я с детства привык называть Владислава Львовича — возглавляет один из филиалов крупного научно-исследовательского института. Дядя Владя наиболее почитаемый наш родственник, в гости приходит лишь по особо торжественным случаям.

Не знаю, может, экзамены на меня подействовали, может, я переутомился, что ли… Настроение было самое паршивое, когда раздался тот телефонный звонок.

— Слушаю!

— Простите, а это кто у телефона?

— У телефона я, Виктор. С кем, собственно, имею честь?

— Ишь как ты официально! Имею честь… Послушай, Витюша. Дело в том, что последний раз я видел тебя в люльке. Ты был розовый и ревел. К тому же внешность твою здорово портила соска, вечно, знаешь, во рту торчала. То ты ее терял, то снова находил, одна морока. Словом, усек?

— Усек-то, усек, — говорю. — Непонятно все-таки… При чем тут соска?

В трубке какой-то хриплый смешок…

— Может быть, вам поговорить со мной хочется, — стал я злиться. Думаю, кто из мальчишек разыгрывает. Голос показался знакомым.