Обломок молнии

— И подумать только, такой ангельский мальчик был. Да вы не больно огорчайтесь, Вероника Павловна. Вон лица на вас нет. С ними все бывает. Перебесятся!.. Вон Валюшка-то моя замуж вышла, душа в душу живут, и внучек растет. Глядите, что я ему купила!

И, расплывшись в улыбке, растягивала перед гостьей крошечные рейтузы.

Про выговор, который сделал ей в свое время Алексей Петрович, она так и не рассказала. Но про себя верила, что все, что произошло в семье Алексея Петровича, — все это кара, посланная свыше за ту несправедливость, за обиду…

Лидия Яковлевна не была злопамятной. Однажды утром она забежала к Веронике Павловне:

— Все разузнала! И Юрика видела.

— Ну?! Дорогая Лида Яковлевна, милая!

— Экзамены и зачеты все Юрик сдал, и все почти на «хорошо». Политэкономия, кажется, «отлично». Стипендию получает.

— А сам как?

— И самого в коридоре встретила. Идет, скромненький такой, и во все стороны: «Здрассте… Здрассте…» Вежливый. Со всеми здоровается.

— А вы бы спросили…

— Думала было, да нельзя все-таки. Не надо, Вероника Павловна. Мало ли чего. Пускай уж сам подойдет. Так лучше все-таки. Побоялась.

— Да, пожалуй…

— Волосики причесаны…

— Подстригся?

— Не подстригся, а гладко зачесан, все как следует. Одет чисто. Только бледненький.

— Голодный! Господи, как помочь?

— Ничего, ничего. Знаете, Вероника Павловна, у меня такое было чувство, что он хочет, сам хочет подойти ко мне и про вас спросить… Да удержался. Он придет, вот увидите, придет!

С этого дня Вероника Павловна стала ждать. Прибралась в комнате сына, перебрала его рубашки, галстуки. Стало легче дышать.

Действительно, чего только не бывает с мальчиками! И не такое бывает. И все проходит. Может быть, даже напрасно она так переживает…

Глупая, как она могла думать, что Юрик сможет долго обходиться без ежедневной свежей рубашки, без шведской стенки, вмонтированной в его комнате, без рояля, без любимых пластинок, книг… А духовое мясо с кровью? А кофе по-турецки?.. Но, может быть, любовь? Нора эта самая? Ах, Вероника Павловна слишком хорошо знала, что такое любовь. Нет уж, это сына не привлечет! По крайней мере, надолго не привлечет.

Мальчик вернется, она была уверена.

Вероника Павловна легко вздохнула, подошла к зеркалу, провела ладонью по лицу и шее… Легкий утренний массаж.

СЕМЕЙНОЕ ТРИО

Стемнело. Вагон мягко покачивался на ходу, мотор негромко выводил свою бесконечную мелодию, колеса отстукивали все одну и ту же ритмическую фигуру. Люба задремала в своем уголке у окна.

Внезапно зажегся свет. Хлопнула дверь.

— Кузьминка! — крикнул старичок проводник.

Пассажиры зашевелились. Кашляли, вздыхали, расправляли затекшие ноги и снова погружались в дремоту. Видно, Кузьминка не нужна была никому.

Проводник, ссутулившись, прошаркал по проходу между скамейками. Люба сонно поглядела ему вслед. Старичок остановился, обеими руками натянул свою фуражку поглубже, нагнулся, вытащил из-под скамейки громоздкий брезентовый мешок, с мешком под мышкой начал протискиваться в дверь.

Тут кто-то включил радио. Знакомая мелодия как будто толкнула. Чардаш?.. «Чардаш» Монти!.. И тонкие звуки скрипки неожиданно притянули полузабытый мир детства, старинный желтый двухэтажный дом в тихом городке над Волгой, на набережной Стеньки Разина…

Окна в верхнем этаже раскрыты, оттуда доносится музыка — отец играет на скрипке.

Отец работает счетоводом в горфо, но он и страстный музыкант. Почти каждый вечер он торопится в клуб «Ударник», где руководит кружком струнных инструментов. Рыжий потертый портфель набит нотами до отказа, под мышкой — мешок с инструментами: домрами и мандолинами, которые он не доверяет кружковцам. Еще поломают, чего доброго.

Домой отец возвращается поздно, дети спят, и долго еще из-под закрытой двери видна полоска света и слышно осторожное пощипыванье струн.

— Папа пишет ноты, — сонно шепчет Люба.

Что-то быстро пробежало в темноте.

— Ой, медведь!..

И вот дверь открыта, в комнате светло. Отец заботливо укрывает детей.

— Спи, спи. Мурка это. Какой медведь…

Рано утром начинается сыгровка — репетиция.

— И — раз!.. И — два!.. — дирижирует отец. — Опять, оболтус, скрипку в руки не брал! Лентяй!.. Начали снова!.. И — раз!.. И — два!..

Большие круглые стекла очков сердито сверкают в сторону Димы. Семилетний скрипач, упрямо набычившись, выпятив живот, тянет дрожащим смычком невообразимо фальшивую ноту.

Мать выглядывает из кухни.

— Да он играл вчера, Сергей! За что ты его ругаешь? Он занимался.

— Не мешай! Аленка, веди бас погуще… Еще раз!

У отца идея: семейное трио. Детей трое, и все они учатся в музыкальной школе. Но Люба старше и опытнее, шутка ли, уже в третьем классе. Не то что начинающие — скрипач Димка и виолончелистка Алена.

Сейчас разучивается песня Шуберта.

Партия рояля очень уж однообразна: вот уже шестнадцать тактов повторяются те же четыре ноты в правой руке. Младшие партнеры то и дело сбиваются, приходится начинать сначала… Ох, уж двенадцатый раз одно и то же… Скучища какая!

— С пятого такта! — кричит отец. — Там, где вступает скрипка. Начали! И — раз!..