Обман

Пока мы допивали кофе, Сандра ненадолго отлучилась и вернулась с пожелтевшей газетной вырезкой в прозрачном пластиковом конверте. Заголовок гласил: «Убит бывший директор школы». Майло попросил разрешения сделать копию.

– Думаете, между этим и смертью Элизы есть связь? Не могу себе представить.

– Скорее всего, вы правы, мадам Стюэр, но два убийства в одной семье случаются не так часто.

– Проклятие Фрименов? – Сандра усмехнулась. – Вообще-то, когда вы позвонили вчера вечером и рассказали про Элизу, я о чем-то таком и подумала. Что над нашей семьей тяготеет рок, и теперь – моя очередь. А проснувшись утром, решила, что все это – чушь собачья, что день прекрасен, наслаждайся жизнью… Знаете, не надо ничего копировать, забирайте себе. Понятия не имею, зачем я вообще ее хранила.

– Ваш рассказ об отце, – заметил я, – объясняет, почему Элиза была склонна, скажем так, к рискованным решениям.

– В каком смысле?

– Например, она регулярно вдрызг напивалась.

Сандра Стюэр вытаращила глаза.

– Вы серьезно?

– Совершенно.

– Ну и ну… – Она покачала головой. – Я-то всегда думала, что Элиза – сама умеренность. Как только она достигла возраста, когда можно покупать алкоголь, все, что я от нее слышала, – многословные лекции о том, что я должна знать меру. Мы обе учились в Святом Сердце, она была на старших курсах, а я только поступила. Ну, и сразу ударилась в вечеринки.

– Вы часто виделись в колледже?

– Уже тогда – довольно редко. Колледж небольшой, но нам как-то удавалось избегать друг друга. А чем она напивалась?

– Водкой.

– Как интересно, – заметила Сандра. – И здесь совпадение. – Она отпила глоток лимонада. – Хотя это как раз объяснимо. Элиза постоянно повторяла в своих проповедях: «Сандра, если уж у тебя недостаточно мозгов, чтобы не пить вообще, пей только водку. От нее нет запаха, и никто не догадается, какая ты идиотка».

– Встречаться вы толком не встречались, но время для проповедей она находила? – уточнил я.

– Вот именно! Я и удовольствие от студенческой жизни начала по-настоящему получать только в последние два года, когда она уже выпустилась. А какие у нее еще были рискованные решения?

– При вскрытии обнаружены следы опиатов, – ответил Майло.

– Это… героин?

– Или что-то подобное.

– Не могу поверить!

– Люди меняются, – заметил Майло.

– Меняются, да, но не в такой же степени! – не согласилась Сандра. – Я всю жизнь считала, что у нее-то мозги на месте… Сейчас выяснится, что вы можете порассказать еще о чем-то таком, чего я никогда не подозревала в собственной сестре!

– Вы жили рядом с Пимлико, – продолжил Майло. – Не замечали, чтобы Элиза играла в лошадки?

– Она играла на скачках? – поразилась Сандра. – Такое чувство, что вы говорите о ком-то другом. Ни разу не видела, чтобы она делала ставки на тотализаторе, а я-то как раз в Пимлико время от времени забредала… Слушайте, она была умница. Окончила Святое Сердце с отличием, получила стипендию, чтобы учиться на магистра в Хопкинсе. Это я была раздолбайка, еле-еле сдавшая выпускные в колледже. Ну, у меня была причина, я в то время вовсю крутила роман с Фрэнком… Так, значит, она играла на скачках?

– Мы не знаем, но она определенно играла в блек-джек в Рино.

– Тогда это – наследственность. Отец поигрывал в Пимлико. Не по-крупному, а так, оставлял за раз долларов двадцать-тридцать, он называл это «траты на развлечение». Хотя вообще-то скряга был еще тот… И часто Элиза ездила в Рино?

– Точно известно про один раз, – ответил Майло. – Она была там со своим дружком по имени Сэл Фиделла.

– Имя как у мафиозо.

– Всего лишь безработный коммивояжер. Они с Элизой сорвали банк в пять тысяч и всё спустили в тот же вечер.

– Яблочко от яблони, – сказала Сандра с печальной улыбкой. – Надеюсь, хоть эта семейная традиция на меня не распространится.

– Расскажите нам еще об Элизе, – попросил я.

– Ну… она любила приврать.

– О чем?

– Да о чем угодно. У меня была теория, что и это из-за отца. Лет с двенадцати сестра научилась притворяться больной – каким угодно образом, лишь бы отделаться от его ночных визитов. Совала пальцы в горло, чтобы вырвало, грела градусник, натирала кожу наждаком, чтобы имитировать сыпь, жаловалась на болезненные менструации. Но она врала и без видимой необходимости. Отец даст ей с собой бутерброды в школу, она к ним и не притронется, а ему говорит: «Спасибо, очень вкусно». Или наоборот – съест все до последней крошки, а вернувшись домой, рассказывает, что потеряла сверток и чуть не умерла с голоду. Думаю, ей нужно было почувствовать, что именно она управляет происходящим. Делала ему всякие мелкие пакости – спрячет шлепанцы или переложит очки в такое место, где он посмотрит в последнюю очередь. Как-то среди ночи я видела в окно, как она выпускает ему воздух из шины.

– Сколько ей тогда было?

– Лет пятнадцать.

– Вы рассказали ей о том, что видели в окно?

– Нет, конечно. Чтобы она считала меня шпионкой?

– А кроме отца она кого-нибудь обманывала?