Обман

— Нет, детка. Нельзя. Уедешь — потом весь год болтать будут. Мы с тобой сейчас пойдём в зал и будем там веселиться. Не бойся, я тебя не брошу. А при мне никто не посмеет. — Валя встал и потянул Марину за руку за собой.

И «веселье» началось. Муж обошёл с ней под руку несчётное количество каких-то дурацких знакомых. Кажется, среди них были все, от мэра до последнего депутата. У Марины голова устала от поклонов. Зато мысли из неё улетели. Она ходила и улыбалась, как манекен. Гриша мелькнул где-то пару раз, но Марина уже не способна была об этом думать. Дотерпеть бы до конца, а остальное… Потом, все потом. Потом был фуршет и танцы. Когда во втором часу Марина наконец завернулась в шубу и плюхнулась в машину, ей казалось, что она — сушёная пустая оболочка, остаток от человека. Сейчас бы спать…

— Ты молодец, — обернулся к ней муж. — Отлично держалась. Устала?

Марина только кивнула в ответ.

— Ничего. Завтра улетим — отдохнёшь.

— Куда улетим?

— Как куда? Ну, ты даёшь, Аринка. Все забыла. Так к Митьке же! Двадцать пятое! Мы с тобой прямо утречком вылетаем, я уж дела разгрёб.

Оказывается, очень даже Марина была живая. Потому что сушёные оболочки, наверное, все-таки не могут испытывать такой внезапный, всеобъемлющий страх.

Все оставшееся до двадцать четвёртого числа время я жила в каком-то странном тумане. Как автомат, ходила в школу, вела какие-то уроки, покупала в магазинах какую-то еду, перекладывала дома с места на место какие-то вещи. Постоянно прорывалась мысль — все это теперь навсегда, это теперь моя жизнь, мне отсюда не выбраться. Пути спасения — позвонить, например, Вальке на работу и во всем признаться, поговорить ещё раз с Мариной — отбрасывались мной как безнадёжные. В общем, примерно так оно и было — с Мариной все ясно, там любовь, куда мне, а с Валькой меня даже и не соединили бы, и он совершенно точно не стал бы разговаривать, мало ли на свете сумасшедших. А и поговорил бы — не поверил. И свидетель — моя мать — не поможет. Я и сама, оглядываясь назад, с трудом верила, что все это действительно случилось, и, главное, созданное в основном моими руками. Оставалась только надежда на какое-нибудь чудо. Новогоднее такое, рождественское чудо, как пишут в красивых журналах. Вот и проверим. Но, как правило, чудеса вне глянцевой обложки не живут. Не выживают.

Пете, который звонил мне за эти дни несколько раз, я скучным голосом отвечала, что совсем расклеилась, мигрень меня доконала, на неё, наверное, наслоился какой-то грипп, и что нет, непохоже, чтобы я оправилась к Новому году. Он меня всячески подбадривал, рвался приехать навестить и говорил, что больные женщины — его слабость. Рассудок подсказывал, что хоть тут-то не надо сжигать все мосты, но я вяло, хоть и упорно, отказывалась от всего.

Двадцать четвёртого вечером я, ложась спать, накапала в стакан валерьянки (засыпалось все эти дни плоховато), чокнулась им с металлическим абажуром настольной лампочки, произнесла тост: «За новую жизнь», выпила и погасила свет. И, как ни странно, моментально заснула, как отключилась. Наверное, организм решил, что раз все равно все кончилось, можно и поспать.

Разбудили меня какие-то трели. Звонкие, длинные… Да это же телефон! Спросонок, путаясь в темноте в одеяле, тапочках, стуле, я заметалась по комнате. Где же он звенит, проклятый? Пытаясь нашарить телефон на столе, наткнулась рукой на настольную лампу, включила. Схватила трубку. Попутно взглянула на будильник возле кровати. Полтретьего! Мать честная…

— Алло, — мой голос прозвучал хрипло и испуганно.

— Арин, это я! — в трубке шептали, и я не сразу узнала — кто.

— Кто это?

— Арин, это я. Ну я же, — теперь я узнала Марину. — У меня тут такое…

— Что, скандал в разгаре?

— Хуже. Все ужасно. Я потом расскажу.

Интересно, зачем тогда звонить среди ночи? Стоять на полу босиком было холодно, и я вместе с телефоном вернулась в кровать.

— Арин, я не знаю, что делать. Я пропала. Ты должна мне помочь.

Разбежалась. Я её предупреждала. А теперь фигушки. Как я ей помогу?

Я не успела произнести ни слова из своей мстительно-воспитательной тирады, как Марина сказала, вернее, прошептала в трубку:

— Валя сказал, мы завтра утром улетаем в Швейцарию. К Мите. Ты понимаешь, что там будет?

С меня враз слетели остатки сна. Я подскочила в постели. Ещё бы мне не понять. Митя! Точно, мы с Валькой всегда летали к нему в этот день, двадцать пятого, на Рождество. Это было настолько в порядке вещей, что даже не обсуждалось специально. Вот он и не говорил заранее. А я тоже хороша! Забыла про собственного ребёнка… Марине нельзя туда ехать, это ясно — Митя не Валька, он-то узнает родную мать. И потом, я без всяких разговоров должна ехать к нему сама, я этого полгода ждала. Значит…

— Арин, — отвлёк меня шёпот в ухо. — Ты чего молчишь? Ты тут?

— Думаю. Значит, так. Мы должны перед вылетом обменяться. Во сколько у вас рейс?

— Я не знаю. Он сказал — утром.