Обман

Она потеряла родителей во время лондонского блица[33]. Когда ей было тридцать восемь, она потеряла мужа. Потеряла троих своих детей, отправившихся в странствия по миру в поисках карьерных удач, и четвертого в автомобильной катастрофе, когда за рулем сидела его тупоумная скандинавская жена. Вскоре после этого события Агата поняла, что мудрая женщина смиряет свои ожидания, а мечты держит при себе, но в последние годы жизни она стала чувствовать такую усталость от подчинения воле Всевышнего, какую, должно быть, чувствовала, если бы противилась его воле. Поэтому Агата взялась за свое последнее дело с решимостью воина, решившего во что бы то ни стало довести сражение до конца.

Ничто не могло остановить воплощение этого проекта, и меньше всего – смерть какого-то чужестранца, о котором она и понятия-то не имела. Но Тео должен быть ее правой рукой. Тео должен быть сообразительным и сильным. Он должен быть несгибаемым и непобедимым, поскольку ничто не могло так повредить реализации ее планов возрождения Балфорда, как его молчаливое примирение с их крушением.

Агата с такой силой сжала свою трость с тремя острыми наконечниками, что ее рука задрожала. Она сконцентрировала все свое внимание так, как ее учил психотерапевт, когда ей пришлось заново обучаться ходьбе. Это было хуже, чем пытка, – говорить каждой ноге, что делать до того, как она исполнит это. Она, прежде ездившая верхом, игравшая в теннис и гольф, ловившая рыбу и ходившая на веслах и под парусом, докатилась до того, что повторяла себе: «Сперва левая, затем правая. Теперь левая, потом правая», – и это лишь для того, чтобы доковылять до двери в библиотеку. Она произносила эти слова с зубовным скрипом. Если бы ее характер позволил ей держать собаку, она завела бы верного и преданного корги и соразмерно своей заботе о животном била бы его в моменты крушения своих планов и надежд.

Агата нашла Тео в комнате, где он обычно проводил утренние часы. Внук уже давно превратил ее в свою крепость, установив телевизор, стереосистему, книжные стеллажи, удобную старую мебель и персональный компьютер, с помощью коего связывался с живущими в разных концах света неудачниками, которые разделяли его необычную страсть: были палеонтологами-любителями. То, что взрослые люди роются в грязи, Агата считала причудой. Но для Тео это было любимым занятием, и он занимался им с такой охотой, с какой большинство мужчин занимаются делами, связанными с сексом. Для Тео не существовало больших различий между днем и ночью: как только появлялся хотя бы час свободного времени, он тут же направлялся к Нецу, где море, постоянно вгрызающееся в сушу, размывало скалы, а они, разрушаясь, выбрасывали из себя наружу различные сокровища.

В эту ночь он не включал компьютер. И не сидел с увеличительным стеклом в руках, склонившись над бесформенным камнем («Ба, это же настоящий зуб носорога», – терпеливо объяснял он), найденным среди скал. В эту ночь он говорил по телефону тихим голосом, стараясь донести слова, которые Агата не могла разобрать, до слуха кого-то, кто упорно не хотел их слышать. Ей удалось разобрать: «Пожалуйста. Прошу тебя, выслушай меня», – прежде чем он, заметив ее, стоящую в дверях, положил трубку на рычаг, словно на том конце провода никого не было.

Она внимательно смотрела на него. Ночь была почти такой же жаркой, как день, и хотя окна комнаты смотрели на запад, дневной зной никак не выветривался из нее. Это, по крайней мере, было одной из причин, почему лицо Тео пылало и было влажным. Но истинной причиной, как предполагала Агата, был кто-то, сидевший неизвестно где и сжимавший телефонную трубку во влажной ладони и ломающий голову над тем, почему после слов Тео «выслушай меня» в трубке воцарилось молчание.

Окна были раскрыты настежь, но находиться в комнате было невыносимо. Даже стены, казалось, вот-вот начнут потеть прямо через старые обои. Груды журналов, газет, книг, а главное, груды камней («Нет, ба, они только выглядят, как камни. На самом деле это кости и зубы, а это, если не веришь, посмотри и убедись, кусок бивня мамонта», – говорил Тео) делали комнату еще более невыносимой, словно повышали температуру в ней еще на десять градусов. И несмотря на то что внук старался как можно лучше очистить свои находки, неистребимый запах плодородной почвы, казалось, навсегда пропитал воздух в комнате.

Положив трубку, Тео подошел к массивному дубовому столу. Все, что лежало на нем, было покрыто толстым слоем пыли, поскольку он запретил Мэри Эллис прикасаться тряпкой к чему-либо, чтобы не нарушать порядка, в котором найденные окаменелости лежали на деревянных подносах. У стола стояло вертящееся кресло с высокой спинкой; он развернул его сиденьем к ней.