Обман

Стоило Юмн коснуться Муханнада, как она почувствовала сильное желание. Как он хорош. Как изменилась ее жизнь после замужества с таким человеком. Старшая из сестер, самая некрасивая, по мнению родителей, самая непривлекательная для женихов, и вдруг она, Юмн – свиноматка в сравнении со своими кроткими и стройными, как косули, сестрами – вдруг превращается в почтенную супругу своего почтенного супруга. Кто мог предвидеть такое? У такого мужчины, как Муханнад, был огромный выбор женщин с куда более богатым приданым, чем то, которое собрал ее отец и на которое клюнули он и его родители. Будучи единственным сыном у отца, с нетерпением ожидающего внуков, Муханнад мог быть абсолютно уверен в том, что любые его желания и требования к спутнице жизни воплотятся в женщине, которую он согласится взять в жены. Он мог бы изложить свои требования отцу, и тот никогда бы не осмелился ему перечить. Поступая так, Муханнад мог бы оценить каждую из невест, представленных ему родителями, и отвергнуть тех, кто не соответствовал его требованиям. Но он без единого вопроса согласился с выбором, который сделал вместо него отец, и в их первую ночь скрепил их брачный договор тем, что грубо овладел ею в темном углу сада, от чего она сразу забеременела и подарила мужу первого сына.

– Какая мы с тобой прекрасная пара, мери-джан, – мурлыкала Юмн, прижимаясь к нему. – Мы так подходим друг другу. – Она прижалась губами к его шее. Запах его тела еще больше разжег ее желание. Кожа его была чуть соленой, а волосы пахли дымом сигарет, которые он курил втайне от отца.

Она провела рукой по его голой, лежащей вдоль тела руке, чувствуя, как его жесткие волосы щекочут ей ладонь. Она сжала его руку, а затем зарылась пальцами в густые волосы, как мехом покрывающие низ его живота.

– Муни, ты так поздно лег вчера, – прошептала она, не отрывая губ от его шеи. – А я так хотела тебя. О чем ты так долго говорил со своим двоюродным братом?

Накануне она слышала их голоса далеко за полночь; вся родня улеглась спать, а они все говорили. Она лежала и с нетерпением ждала, когда муж ляжет рядом с ней; временами она задумывалась над тем, во что может обойтись Муханнаду приглашение в дом человека, отринутого семьей, а значит, открытое неповиновение воле отца. Позапрошлой ночью Муханнад посвятил ее в свои планы, которые осуществил прошлым вечером. Она мыла его в ванне. А потом, когда она натирала его лосьоном, он полушепотом рассказал ей про Таймуллу Ажара.

Ему плевать на то, как отнесется к этому старый пердун. Он, Муханнад, призвал своего двоюродного брата, чтобы помочь распутать дело, связанное со смертью Хайтама. Ажар действовал очень активно, когда дело касалось защиты гражданских прав пакистанских иммигрантов. Об этом Муханнад узнал от одного из членов «Джама», который слышал его выступление на собрании пакистанцев в Лондоне. Он говорил о законодательстве, о ловушках для иммигрантов – легальных и нелегальных, – расставленных с учетом их национальных традиций, о предвзятом отношении к людям иного цвета кожи со стороны полиции, адвокатов, судей и присяжных. Муханнад и сам знал об этом. И как только полиция признала, что смерть Хайтама произошла не в результат несчастного случая, он сразу же обратился за помощью к кузену. Ажар может помочь, сказал он Юмн, когда она закончила расчесывать его обильно смоченные лосьоном волосы, Ажар поможет.

– Поможет в чем, Муни? – спросила она, чувствуя внезапное беспокойство от того, что этот неожиданный помощник может расстроить ее собственные планы. Ей так не хотелось, чтобы время и голова Муханнада были заняты смертью Хайтама Кураши.

– Проследить за тем, как эта чертова полиция ищет убийц, – ответил Муханнад. – Они, конечно, попытаются повесить это дело на кого-нибудь из азиатов. А у меня нет желания оставаться безучастным зрителем.

Слова мужа обрадовали Юмн. Его решимость всегда приводила ее в восторг. Она и сама была такой же: и словами, и жестами выражала свою покорность свекрови, как того требовал обычай, и в то же время эта, послушная с виду, невестка с величайшим удовольствием и исподтишка делала Варнах такие пакости, на которые только могла быть способна. От ее цепких глаз не укрылась гримаса черной зависти, исказившая лицо Варнах, когда Юмн с гордостью объявила о своей второй беременности, спустя всего двенадцать недель после рождения своего первого сына. И она не упускала ни единого случая с гордостью похвастаться перед свекровью своей плодовитостью.

– А у твоего кузена такая же голова, как у тебя, мери-джан? – шепотом спросила она. – Мне кажется, у него нет ничего, что есть у тебя. Такой невзрачный, такой маленький человечек…

Ее пальцы двинулись дальше, зарылись в густые вьющиеся завитки; чуть зажав их в ладони, она медленно поднимала вверх руку, разжимая при этом пальцы. Юмн чувствовала, как ее желание разгорается все сильнее. Оно стало настолько сильным, что справиться с ним можно было только одним способом.