Обман

В груди у меня резко закололо. Я старалась не думать о Гарри, но не могла отделаться от пришедшей в голову мысли. Тяжелое предчувствие уже переполняло меня. Почти машинально я двинулась через холл.

Дверь была приоткрыта лишь на несколько сантиметров и мне пришлось тихонько толкнуть ее, чтобы увидеть кровать. Странно, но в эту минуту я почему-то осознала, что никогда не видела любовную сцену в этом ракурсе. И вообще я видела в кино не много любовных сцен.

Покрывало с кровати было сброшено. Ноги женщины крепко обвивали бедра Гарри и двигались в унисон с движениями его тела. Ягодицы у Гарри показались мне неожиданно широкими, белыми и бесформенными. Они ритмически напрягались. Я попыталась убедить себя, что это тело, в конце концов, может принадлежать кому-то другому (в безвыходных ситуациях нас посещают сумасшедшие мысли), но когда Гарри приподнял голову, чтобы посмотреть женщине в лицо, подобную мысль пришлось сразу оставить. Я безошибочно узнала его волосы, затылок, форму ушей.

Несколько секунд я стояла, словно пораженная молнией. Дыхание у меня перехватило. Лицо залила краска такого стыда, какого, кажется, не испытывала с детства. Парадоксально, но ревности я тогда не чувствовала.

К жизни меня вернули глухие стоны Гарри и высокие крики женщины. Их движения стали резкими. Мне захотелось испариться. Когда я тихонько отступала по холлу к входной двери, меня догнал почти животный хрип. Я не поняла, чей. Затем глубокий удовлетворенный смех. Он принадлежал этой женщине.

Я замерла. Ноги сковала судорога. В голове роились гневные мысли. Сколько же другого таит Гарри от меня? Какие еще темные страсти обуревают его душу?

Или это защитная реакция? Чтобы почувствовать, что жизнь еще повинуется ему?

Именно эта мысль, за которую я уцепилась, как утопающий за соломинку, позволила мне сдвинуться с места. Судорожными движениями я открыла дверь и без памяти бросилась на улицу…

Теперь здесь тихо, лишь из-за окна доносится городской шум. На столе, стилизованном под времена Регентства, лежит толстый слой пыли. Я открываю дверь в спальню. Все, что я чувствовала в тот день, постепенно ушло из памяти. Сейчас я ощущаю лишь безразличие. В шкафу на вешалках ничего нет. В ящике прикроватной тумбочки использованная бумажная салфетка, пара монет и чек из бакалейного магазина. Наполовину пустая коробка салфеток валяется под кроватью. Я осматриваю ванную, где нахожу несколько одноразовых бритв и тюбик шампуня без колпачка, и иду в гостиную. Здесь стоят лишь два шкафа и оба пусты. На стенах висят подобранные по цвету гравюры. Я заглядываю за каждую, но тайника не обнаруживаю. В холодильнике на кухне нахожу пачку молока и банку пива. В буфете стоят две банки растворимого кофе, обе почти пустые.

Квартира безликая и неприветливая, как любой гостиничный номер. Почему-то я надеялась найти здесь что-нибудь. Думала, что Гарри часто бывал тут, но, видимо, он чаще ездил к Кэролайн Палмер. Я иногда звонила сюда, но если даже Гарри и был здесь, не поднимал трубку.

Мне всегда было очень трудно решиться позвонить на эту квартиру. Часто вечерами я сидела в Пеннигейте, убеждая себя в том, что все еще можно исправить, что нам с Гарри надо всего лишь по душам поговорить друг с другом. Но временами тишина и одиночество одолевали меня. Тогда, презирая себя, я тянулась к телефону.

Здесь ничего нет. По крайней мере, никаких доказательств присутствия Кэролайн Палмер. Я даже не знаю, что именно хочу найти. Наверное, какой-нибудь счет.

Я в последний раз осматриваю квартиру: ищу на кухонных шкафах, за посудомоечной машиной… Вспомнив, как моя бабушка в начале войны прятала драгоценности в духовке, заглядываю в микроволновую печь и в газовую плиту.

Выходя, я аккуратно закрываю дверь, и она лишь тихо щелкает. После визита в Шордитч мне становится легче и спокойнее на душе.

Офис Гиллеспи находится минутах в двадцати ходьбы, в Сити. Даже если поверить в то, что экономический кризис тяжело ударил по финансовому капиталу страны, в Сити ничего не изменилось. Все те же великолепные, сверкающие здания банков и такие же энергичные, целеустремленные и элегантные молодые люди, снующие тут и там.

Я прибываю на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Меня просят подождать. Ровно в одиннадцать секретарша с ухоженными волосами и уверенной походкой приглашает меня в зал для заседаний. Это обширная комната без окон. С потолка льет яркий свет. От обоев странного рисунка слегка рябит в глазах. За длинным столом – дюжина стульев. Перед каждым – блокнот для записей и стакан с остроотточенными карандашами. Немного подумав, я сажусь на стул, расположенный посредине стола, лицом к двери. В ту же секунду входит Гиллеспи.

– Добрый день, миссис Ричмонд, – приветствует он меня и протягивает руку.

Потянувшись к ней, я роняю свою сумочку на пол. Проклиная себя за неловкость, нагибаюсь, чтобы поднять ее. Появляется секретарша с кофе, хотя я его и не просила.

Гиллеспи садится по другую сторону стола напротив меня и кладет перед собой тонкую папку.