Обмани меня красиво

— А должны? — это уже Давыдов решил вступить, потому что все то, что говорила женщина, было слишком обтекаемо, слишком непредметно. Так можно было прослушать ее до утра, так ничего и не узнав.

— А как же?! Мы же с ней все сообща решаем! А тут она вдруг замкнулась и ни о чем со мной не говорит. Я бы и не стала ни за что волноваться, если бы не этот человек…

— Что за человек?! — снова вставил Давыдов.

— Я даже не знаю… Я потому и вас приняла за недругов, простите… — Она снова замолчала, погрузившись в какие-то одной ей ведомые мысли.

Новиков тоже заметно расслабился, почувствовав, что мытарствам его наступил конец. Теперь, по его понятиям, можно было и не торопиться. Результат все равно будет — часом позже, часом раньше. Но это он, у Давыдова же все тело исходило зудом. Ему все было нужно прямо сейчас, прямо сию минуту.

— Так что за человек? Почему он вас так взволновал? Он был у вас? О чем спрашивал?

— Ни о чем, знаете, — ответила она лишь на последний его вопрос и недоуменно пожала плечами. — Просто постоял у калитки, поулыбался и ушел. А я испугалась! Господи, меня просто мороз пробрал от его улыбки. И еще мне показалось, что он узнал меня.

— А вы? Вы его узнали?! — Давыдов готов был подгонять немногословную женщину плеткой, лишь бы она начала наконец говорить о том, что его волновало больше всего.

— Кажется… Кажется, да. — Она встала, подошла к столу и, задрав край скатерти, выдвинула крохотный ящичек. Достала из него какие-то бумаги, долго перебирала их, потом наконец извлекла из стопки газетный листок и протянула его Давыдову со словами: — Эта хвалебная статья вышла к прошлой годовщине их фирмы. Здесь они почти всем коллективом запечатлены. И вот тот, что слева, самый крайний… Мне показалось, что это он.

— А почему вам должно казаться странным, что вашу дочь посетил мужчина? — удивился Давыдов, принимая от нее снимок и все еще не глядя на него.

— Интуиция, знаете. Материнский инстинкт… Мать всегда чувствует, когда ее ребенок в опасности. Я и тогда сразу прочувствовала, но дочка не хотела меня слушать. А теперь Лидочка… Я просто этого не вынесу. Мы же с ней совсем о другом мечтали. Мы мечтали о возмездии, но боюсь, что девочка влюбилась. Это…

— Что это?! — Давыдов только-только развернул газетный листок и, сильно побледнев, потряхивал его в руках и то и дело повторял: — Что это такое, господи?! Кто все эти люди?!

— Это ее коллектив, — просто ответила хозяйка дома. — Она — в самом центре.

— Господи!!! Степа! Взгляни! — Давыдов протянул Новикову газету. — Это просто сумасшествие какое-то! Ваша дочь работает у Кириллова Евгения?!

— Да. А как еще можно было подобраться к этому мерзавцу и стать обладателем его секретов, как не работая на него?! — Она была совершенно искренней в своем изумлении, словно речь шла о вещах совершенно обыденных.

— Вы понимаете, что вы наделали?! — прошипел Давыдов и схватился за левый бок. — Вы сунули свою единственную дочь в логово льва?! Ради какого-то гребаного возмездия?! А знаете что! Я вам не верю! Вы это сделали из-за денег!

— Нет! — взвизгнула женщина, ее лицо пошло красными пятнами. Она выдернула из рук Новикова газетный лист, скомкала его и сунула обратно в ящик стола. — Деньги тут совсем ни при чем! Я хотела наказать этого подонка. Я все продумала. И все шло по плану! По моему плану, но Лида… Она вдруг взбунтовалась. Не иначе влюбилась, мерзавка! Забыла, чем закончилось подобное увлечение ее сестры!

— Поэтому вы на ходу… поменяли планы и… начали названивать жене Кириллова, тем самым… отравляя ей жизнь? — Новиков от подобного поворота событий не то что опешил, он впал в какой-то ступор и произносил слова с непозволительно длинными паузами. — А когда вы принялись наговаривать на секретаршу ее мужа, чего вы хотели конкретно?

— Чтобы она сделала все, чтобы он ее уволил! Сама Лидочка об этом не хотела даже слушать. Я умоляла ее, ругала, грозила, говорила, что теперь у нас с ней достаточно компромата на руках, чтобы начать шантажировать мерзавцев, но она была неумолима. Я же говорю, что она влюбилась… А когда мои дочери начинают любить, то все остальное для них становится уже неважным. — Она снова села на кровать, уронив с ног домашние тапочки и долго пытаясь натянуть их обратно на ноги. Панцирная сетка под ней пружинила, тапки упорно соскальзывали, а она все повторяла и повторяла попытку. Потом вдруг подобрала ноги под себя и, жалко улыбнувшись, пробормотала: — Вот так все у меня всегда не складывается… Вышла замуж, родила девочек. Думала, что все хорошо, а муж, как оказалось, был очень больным человеком. Умер, оставив меня с двумя крошками на руках. Я билась как рыба об лед, пытаясь накормить и одеть их. Одному богу известно, как мне было тяжело!

— Ему также известно, что так тяжело не вам одной, — сурово изрек Степа, вспомнив свою покойную мать. — Это не повод для того, чтобы делать из своих детей орудие мести. А если бы он узнал ее?! Если бы она прокололась в первую же неделю — что тогда?! Он бы так же убил ее, как и вашу первую дочь, только за то, что она его узнала!