– Зачем? Вечер приятный. Пойдемте пешком. Если вы не устали.
– С чего бы мне устать? Я ничего не делаю.
– Я хочу, чтобы вы знали: эта роль не доставляла мне удовольствия, – сказала Мирьям. – Зачастую просто раздражала. Утешало меня только то, что вы не верите в духов и что все это для вас не более чем шутка. Другое дело – причины, какие движут Бесси. Эта уродливая старушенция влюблена в вас и, по-видимому, решила, что иного способа добраться до вас у нее нет. Влюбленные женщины способны на самые немыслимые поступки. Я сама – прекрасное тому доказательство. На самом деле я хотела сказать совсем другое. У меня такое чувство – не знаю, откуда оно взялось, – что ваша Фрида жива и с нею все в порядке и что ваша дочь тоже сумела спастись. Не спрашивайте, откуда я это знаю, но я совершенно уверена.
– Откуда такая уверенность? Я не уверен даже в том, что вижу.
– Порой что-то в душе знает. Когда я уезжала из Варшавы, политическая ситуация выглядела лучше, чем годом ранее. Казалось, Гитлер и Рыдз-Смиглы[27]
придут к соглашению. Но, прощаясь с мужем на Венском вокзале, я знала, что вижу его в последний раз.– То есть вы верите в сверхъестественные силы.
– Да, безусловно.
– А я вот сейчас ни во что не верю.
– Например, магнетические силы существуют. Тот вечер, когда я слушала вашу лекцию в Храме Труда, был одним из самых одиноких в моей жизни. Я шла по улицам, и все во мне словно бы умерло. Весь день я ничего не ела, но, когда видела еду в витрине магазина – пирожные, печенье, селедку, копченого лосося, – на меня накатывала тошнота. Я шла, шла и очутилась у Храма Труда. Увидела людей, входивших туда, они говорили на идише. Подумала, что там дают пьесу на идише или вроде того. Я ведь прошла Вторую авеню с еврейскими театрами, но ни малейшего желания зайти туда у меня не возникло. А тут вдруг нахлынуло озарение. Я купила билет, хотя понятия не имела, что увижу или услышу. Вы заговорили, и внезапно я расслабилась, и все опять стало обретать смысл. В тот же миг я подумала: как бы познакомиться с этим человеком? Поискала в телефонном справочнике ваш телефон, но не нашла. Просмотрела газеты – может, вы читаете лекции еще где-нибудь в Нью-Йорке. И все время твердила себе: «Зачем ты выставляешь себя дурой и к чему все это приведет?» Потом Бесси Киммел неожиданно сделала мне предложение. Казалось, небеса вняли моим молитвам – хотя я давно уже перестала молиться Богу. Как вы это объясните?
– Не могу я ничего объяснить. Я тоже думал о вас, с первого вашего появления передо мной.
– Вы не верили, что я дух?
– Ни секунды.
– Стало быть, вы тоже играли роль.
– Я не настолько наивен, чтобы верить, будто Бесси Киммел способна материализовать духов.
– Откуда такая уверенность? Если духи существуют, кто-то умеет их материализовать. Бесси обладает необычными силами. Она обманщица, это верно, но в картинах, какие она пишет автоматически, и в ее музыке есть что-то таинственное. Если хотите знать, я ее побаиваюсь. Она наверняка каким-то образом знает про нашу встречу и накажет меня. И сегодня вечером наверняка позвонит мне, а что я ей скажу? Нам, по крайней мере, нужно сказать ей одно и то же, не противоречить друг другу.
– Поскольку сеанс нынче не состоялся, совершенно очевидно, что вы не приходили.
– Что мне ей сказать? Хотя есть одна идея. Больше сеансов не будет, это ясно. Скажите, что с вас довольно. Будет нелегко, ведь она не хочет вас потерять.
– Какой ей прок от меня? Я все равно съеду с квартиры. Жена сегодня осталась без работы, и за квартиру платить нечем.
– Лекции не приносят достаточно дохода?
– Я читаю одну-две лекции в год.
– Как же так? Не хочу допытываться, нет-нет. Спрашиваю просто потому, что вы мне не безразличны. Такого человека, как вы, в Америке золотом должны осыпать.
– Меня даже серебром не осыпают.
– Почему? Вы бы могли стать профессором, а ваши книги…
– Университетам нужны люди, которые повторяют или интерпретируют сказанное другими. К несчастью, книг у меня нет. Несколько лет назад я начал писать одну работу, но не имел возможности закончить. Да если бы и закончил, много бы не заработал. Я не романист…
– О, вы больше, чем все профессора и писатели, вместе взятые. Одна ваша лекция в Храме Труда могла бы взбудоражить мир…
– Мир будоражат не идеи. Мир будоражат Гитлеры, Сталины и Муссолини.
– Их забудут, но вас будут помнить.
– Как раз наоборот. Запомнят их. Напишут о них тысячи книг. Отыщут великое множество хорошего, что можно сказать о Гитлере, как нашли добрые слова для Наполеона. Русские даже Хмельницкому поставили памятник. А обо мне и вспомнить нечего.
– Нет, вы все же великий человек. Надо быть поистине великим, чтоб быть настолько скромным. Миссис Киммел говорила мне, что у вас есть друг, который вам как брат…
– О, этому тоже пришел конец.
– Знайте, я вами безгранично восхищаюсь.