Обманщик и его маскарад

Короче говоря, при правильном представлении о том, какой персонаж должен быть оригинальным для художественного произведения, он становится едва ли не чудом природы, так как в реальной истории он становится основоположником нового законодательства, революционным философом или основателем новой религии.

Почти у всех оригинальных персонажей, описанных под вымышленными именами, есть нечто, свойственное местному окружению или конкретной эпохе, и само по себе, это обстоятельство как будто обесценивает претензии к ним, на основании вышеуказанных принципов.

Далее, с учетом распространенного мнения о причине оригинальности вымышленных персонажей, в них должно быть нечто глубоко личное и замкнутое на себя. Если обычный персонаж на распространяет свои характеристики на окружающий мир, то оригинальный персонаж, подобно вращающемуся фонарю Драммонда,[270] освещает все вокруг себя. Все озаряется этим светом, все тянется к нему (обратите внимание, как это происходит с Гамлетом), поэтому в определенных умах зарождается соответствующее представление о таком персонаже, сродни тому присутствию, которое в Книге Бытия наблюдало за началом всех вещей.

Во многом по той же причине, в силу которой на одной орбите может находиться только одна планета, в художественном произведении может быть только один такой оригинальный персонаж. Конфликт между двумя приведет к хаосу. Но что касается новых, необычных, поразительных, эксцентричных и прочих увлекательных и поучительных персонажей, – хорошая художественная проза может изобиловать ими. Для создания таких персонажей автору, помимо иных вещей, нужно много наблюдать и о многом догадываться; для создания оригинального персонажа нужна необыкновенная удача.

Существует одна сходная особенность между таким феноменом в художественной и в любой другой литературе: он не может зародиться в авторском воображении. Для литературы утверждать обратное было бы равнозначно зоологическому утверждению, что вся жизнь зародилась из первозданного яйца.

В попытке продемонстрировать неуместность фразы «Он большой оригинал» в исполнении друзей брадобрея, мы нечаянно подошли к диссертации, граничащей с банальностью, если не с утомительностью. В таком случае, лучше всего будет развеять дым по ветру или же, вернувшись под обложку, превратить его в декоративное украшение для этой истории.

Глава 45. Космополит становится более серьезным

Здесь и там, верные своему месту, но не своей функции, развешаны другие лампы, – пустынные планеты, которые либо выгорели от истощения ресурсов, либо были погашены обитателями коек, раздраженными их светом или желающими поспать.

Лампа в одной из носовых кают, занятой своенравным пассажиром, тоже была бы погашена, если бы не запрет стюарда, объявившего, что по приказу капитана она должна гореть всю ночь до рассвета. Этот стюард, который, как и многие другие в его профессии был склонен к прямодушию, возмутился упрямством пассажира и был вынужден напомнить ему не только о непоправимых последствиях, которые могут последовать из-за темноты в каюте, но и о том обстоятельстве, что на пароходе, полном незнакомых людей, отсутствие света будет по меньшей мере неосторожностью, если не хуже того. Поэтому лампа, – последняя из многих, – продолжала гореть, мысленно благословляемая пассажирами в некоторых каютах и проклинаемая обитателями других кают.

Продолжая свое одинокое бдение у единственной лампы, освещавшей книгу на столе, рядом сидел благообразный и опрятный пожилой человек с мраморной волной седых волос на голове и выражением лица, которое воображение приписывает благочестивому Симеону, который, когда наконец узрел младенца Иисуса, благословил его и упокоился в мире.[271] Судя по крепкому телосложению в преклонном возрасте и глубокому загару на морщинистых руках, его можно было принять за преуспевающего фермера, вовремя отошедшего от дел после многолетних трудов, – от полевой пахоты к теплому камину, – за одного из тех, кто в сорок лет выглядит таким де свежим и бодрым, как в пятнадцать; для кого уединение оказывается еще более благословенным даром, чем знание, и в конце концов отправляет его на небо, не испорченного миром в силу своего невежества. Так селянин, который приезжает в лондонскую гостиницу и не выходит оттуда ради осмотра достопримечательностей, в конце концов уезжает из столицы, ни разу не заблудившись в ее тумане и не запачкав ног в ее грязи.

Благоухающий после посещения цирюльни, как новобрачный, впервые отправляющийся в супружескую спальню, и, судя по жизнерадостному виду, не возражавший бодрствовать до самого утра, космополит вошел в каюту; но когда она заметил старика, погруженного в глубокое раздумье, то умерил свою бодрость, тихо прошел мимо и молча занял место с другой стороны стола. Однако при этом он как будто чего-то ожидал.