Обманщик и его маскарад

Четыре каната, прикрепленных к потолку, проходили через скважины, пробуренные по углам трех грубо обтесанных досок, которые на равном расстоянии по вертикали опирались на узлы, причем нижняя доска находилась не более чем в двух дюймах от пола, а конструкция в целом напоминала веревочную этажерку для книг в увеличенном масштабе. Правда, в отличие от этажерки, неподвижно висящей на стене, эта конструкция при малейшем движении начинала раскачиваться взад-вперед; это особенно сильно проявлялось в тех случаях, когда неопытный эмигрант пытался забраться на койку и расположиться на увертливой доске, грозившей в любой момент сбросить его на пол. Вследствие этого, наиболее искушенный, выбиравший отдых на верхней полке, подвергался серьезному испытанию на прочность, если новичок выбирал нижнюю полку. Порой толпа бедных эмигрантов, устремлявшаяся в спальню вечером или во время внезапного дождя, чтобы занять места на этих шконках, поднимала такой шум из-за раскачивавшихся коек и скрипящих канатов, сопровождаемый громкими криками и бранью, что казалось, будто какой-то несчастный корабль со всей командой раскалывался на части у прибрежных скал. Эти постели были изобретены неким злобным недругом бедных путешественников, чтобы лишить их спокойствия, которое предшествует сну, а потом и сопровождает его. То были прокрустовы ложа,[74] где ворочались и корчились смирные и буйные бедняги, жаждавшие отдыха, но испытывавшие лишь мучительное неудобство. Если бы создателю этих коек довелось бы отведать плоды своего труда, то наверное, это было бы справедливо, но все равно жестоко было бы сказать: «Лежи и не дергайся!»

Хотя это место напоминало Чистилище, незнакомец вступил в его пределы; подобно Орфею во время его нисхождения в Преисподнюю,[75] он тихо напевал оперную мелодию.

Внезапно послышался шорох, сопровождаемый скрипом; одна из коек качнулась в темном углу, и наружу умоляюще протянулось нечто вроде пингвиньего плавника, а которым последовал жалобный стон:

– Воды, воды!

Это был тот самый скряга, с которым говорил торговец. Стремительный, как сестра милосердия, незнакомец повернулся к нему.

– Мой бедный, бедный сэр… чем я могу помочь?

– Угх… кха… воды!

Он поспешно наполнил стакан, поднес к губам страдальца и поддержал его голову, пока тот пил.

– Почему вас оставили лежать здесь, мой бедный сэр, когда вы изнемогаете от жажды?

Пожилой сухопарый скряга, чья плоть напоминала вяленую селедку, голова моталась, как у идиота, плоские губы затерялись между крючковатым носом и костлявым подбородком, не ответил ему. Его глаза оставались закрытыми, щека покоилась на старом кротовом пальто, скатанном под головой, лежавшей как перезрелое яблоко на грязном сугробе.

Немного оживившись, он наклонился к своему невольному спасителю и хрипло прокашлял:

– Я старый и убогий бедняк, который не стоит и шнурка на ботинке… как я могу отплатить вам?

– Поделитесь со мной вашим доверием.

– Доверием! – проскрипел он изменившимся тоном, раскачиваясь на койке. – В моем возрасте его осталось маловато, но можете забрать тухлые остатки.

– Какое оно ни есть, вы делитесь им. А теперь дайте мне сто долларов.

Услышав это, скряга ударился в панику. Он обхватил себя за пояс, потом вдруг полез под свою кротовую подушку и ухватил что-то невидимое.

– Доверие! Косяк, чушь собачья! Доверие? Подлом, подстава, фальшак! Доверие? Держи карман шире! Сто долларов… тысяча дьяволов![76]

Наполовину обессиленный этой речью, он немного полежал, потом слабо приводнялся и язвительно произнес:

– Сто долларов? Многовато будет за доверие. Разве вы не видите, что я бедная старая крыса, помирающая на панели? Вы сослужили мне добрую службу, но такой калека, как я, может только прокашлять свою благодарность, – кха! кха! кха!

На этот раз приступ кашля был таким сильным, что подвесная койка заходила ходуном, и обитатель болтался внутри, словно камень, готовый вылететь из раскрученной пращи.

– Кха, кха, кха!

– Какой жуткий кашель, друг мой! Жаль, что здесь нет травника; склянка с его Целительным Общеукрепляющим Бальзамом сослужила бы вам добрую службу.

– Кха, кха, кха!

– Я намерен найти доброго травника. Он где-то здесь, на борту, – я видел его длинный сюртук табачного цвета. Поверьте, его лекарства лучшие в мире.

– Кха, кха, кха!

– Сочувствую от всей души.

– Не сомневаюсь, – проскрипел скряга, когда вновь обрел дар речи. Можете отправляться на палубу вместе с вашим сочувствием. Там полно богатых, жирных павлинов, которые не кашляют внизу, в темноте и одиночестве. Только посмотрите, до какой жалкой нищеты я докатился с этим кладбищенским кашлем! Кха, кха, кха!

– Опять-таки, я сочувствую не только вашему калю, но и вашей бедности. Какая редкая возможность пропадает втуне! Если бы у вас имелась нужная сумма, то я мог бы вложить ее и вернуть с тройной прибылью для вас. Но доверие… боюсь, даже если бы располагали столь ценными деньгами, у вас не нашлось бы драгоценного доверия, о котором я говорю.

– Кха, кха, кха! – скряга с трудом выпрямился на койке. – Вы о чем? Как это? Или вам не нужны деньги для себя?