Обманщик и его маскарад

– Ну же, мой дорогой Фрэнк, вам не к лицу подобное ребячество. Сквозь слезы человек не сможет найти верный путь в темноте. Я счел бы вас недостойным того искреннего дружеского расположения, которое питаю к вам, если бы считал, что дружба – это слишком высокий идеал, непостижимый для вас. Позвольте сказать, Фрэнк, что вы подвергнете тяжкому потрясению основы нашей взаимной любви, если повторите такую же сцену. Моя философия, в самом строгом смысле, учит откровенности в делах. Разрешите же теперь, в самое подходящее время, откровенно раскрыть некоторые обстоятельства, видимо, неведомые для вас. Хотя наша дружба началась с детства, не думайте, – по крайней мере, с моей стороны, – что она зародилась по неосторожности или по неразумию. Сказано же, что мальчики, – это маленькие мужчины. В детстве я выбрал вас в друзья, руководствуясь вашими достоинствами того времени, не последними из которых были ваши хорошие манеры, умение одеваться, репутация или материальное положение ваших родителей. Короче говоря, как и любой мужчина, который был мальчиком, я отправился на рынок и выбрал подходящий кусок баранины, не слишком постный, но и не особенно жирный. Иными словами, я увидел в мальчишке школьного возраста, который всегда имел немного серебра в кармане, разумную вероятность того, что вы не окажетесь в постной нужде или в жирном объедении. И если мое первоначальное впечатление не подтвердилось впоследствии, то лишь из-за каприза судьбы, демонстрирующей погрешность человеческих ожиданий, какими бы благоразумными они ни были.

– Какое хладнокровное разоблачение!

– Позвольте сказать, дорогой Фрэнк, что немного холодной крови в вашем пылком кровотоке не причинит вам вреда. Хладнокровие? Вы так говорите, поскольку мое разоблачение намекает на извращенную предусмотрительность с моей стороны. Но это не так. Мое обоснование для выбора по вашим достоинствам, о которых я упомянул, предназначалось исключительно для того, чтобы сохранить в неприкосновенности нашу хрупкую душевную связь. Ибо, – только подумайте об этом, – что может быть более оскорбительным для нашей деликатной дружеской связи в ранней юности, чем появление взрослого друга дождливой ночью с просьбой о займе в пятьдесят или сто долларов? Сможет ли наша хрупкая дружба вынести такой удар? С другой стороны, сможет ли деликатный друг, если он с годами сохранил свою деликатность, явиться с подобной просьбой? Разве вы рефлекторно не сказали бы самому себе на пороге, пока от отряхивается от дождя: «Я обманулся, я жестоко обманулся в этом человеке; это не настоящий друг, поскольку платоническая любовь не требует брачных обрядов»?

– Это не обряды, а дружеские права, жестокий Чарли!

– Понимайте, как хотите, но имейте в виду, что когда вы слишком назойливо провозглашаете эти «права», то потрясаете основы, о которых я говорил. Ибо теперь оказывается, что я, подружившись с вами в юном возрасте, построил красивый дом на неудачном месте; однако я вложил в этот дом столько сил и труда, что даже теперь он мне дорог. Нет, я не хочу потерять благой дар вашей дружбы, Фрэнк… но вам нужно поостеречься.

– Чего? Попадать в стесненные обстоятельства? Ох, Чарли, вы говорите не с богом, который самостоятельно распоряжается своими владениями, а с человеком, слабым человеком, подверженным действию волн и ветров судьбы, который воспаряет к небесам или погружается в ад, то оказываясь на гребне волны, то проваливаясь вниз.

– Ба! Фрэнк, человек не такой уж бедолага, как может показаться; он не клубок водорослей, который мотается по волнам. У человека есть душа, которая, если он того пожелает, может возвысить его и пронести через превратности судьбы. Не скулите, как побитый пес, Фрэнк. Иначе, как настоящий друг, я отрекусь от вас.

– Вы уже отреклись от меня, жестокий Чарли, вы ранили дружескую душу. Вспомните те дни, когда мы собирали орехи в лесу, когда мы гуляли, взявшись за руки, словно родные братья… ох, Чарли!

– Ха! Мы были мальчишками.

– Тогда счастливой была судьба египетских первенцев,[249] упокоившихся в могилах до того, как зрелость сразила их ледяным холодом… Чарли?

– Фу! Вы говорите, как девчонка.

– Помогите, Чарли, мне нужна помощь!

– Помощь? Даже не говоря о друге, есть нечто превратное в человеке, которому нужна помощь. Где в нем есть изъян, недостаток, – иными словами, у него есть насущная необходимость стать лучше.

– У меня есть насущная необходимость, Чарли. Помогите, помогите!

– Глупо кричать, когда мольба о помощи сама по себе является доказательством, что человек не заслуживает ее.

– Ох, это не вы, Чарли, а какой-то чревовещатель, захвативший ваш речевой аппарат. Это слова Марка Уинсома, а не Чарли.

– Если так, то хвала небесам, ибо голос Марка Уинсома не чужд моему речевому аппарату, а близок ему. Если философия этого блестящего учителя получает недостаточное признание среди людей в целом, это не потому, что они не поддаются разумному обучению, а потому, что, к сожалению, они по своей натуре не расположены к согласию с ним.