Обманщики

– Нет, мы можем рожать только от титанианцев. Нашим яйцеклеткам чем-то не нравятся ваши сперматозоиды, а может – наоборот. Как бы там ни было, мать решила, что мне будет полезно вырасти земной девочкой из хорошей семьи. И ей ничто не мешает за мной приглядывать. Вот, собственно, и все.

– Так значит, вы способны любить?

– Мог бы и сам понять, Роуг.

– А вот я не понимаю, – беспомощно развел руками Уинтер. – Например, эти разговорчики насчет краски для волос и стреляния глазками и прочем – ведь все это просто камуфляж, титанианские фокусы, верно?

– Да. Я чувствую твои желания и стараюсь к ним приспособиться, но моя любовь – не камуфляж.

– И ты можешь изменяться, как хочешь?

– Да.

– А какая ты в действительности?

– Как ты сам думаешь – на что похож титанианец в действительности?

– Не знаю, хоть убей. – Он смотрел на Деми озабоченно и даже боязливо. – Ну, какой-нибудь там ослепительный сгусток энергии, или бесформенная амеба, а может, вспышка молнии?

– Неудивительно, что ты места себе не находишь, – расхохоталась девушка. – Поцелуй с напряжением в тысячу вольт – кто же не испугается! Но ты скажи, на что похож в действительности ты сам?

– Ты же видишь и – в отличие от меня – можешь вполне доверять своим глазам.

– Au contraire, m'sier <как раз наоборот, мсье (фр.)>. Я не увижу, каков ты в действительности, до самой твоей смерти.

– Но это же чушь, какая-то нелепица.

– Да не совсем, – посерьезнела Деми. – Что такое настоящий ты, ты, которого я люблю? Твой гений по части структур? Твои блестящие способности журналиста – синэргика? Твой юмор? Твое обаяние? Твой изощренный, аналитический ум? Нет. Настоящий ты в том, какое ты находишь употребление всем этим великолепным качествам, что ты создаешь, что оставляешь после себя – а кто же может определить это с уверенностью, пока ты жив?

– Пожалуй верно, – неохотно согласился Уинтер.

– То же самое относится и к нам. Да, я способна изменяться, приспосабливаться к ситуации или человеку – но совсем не к любой ситуации и не к любому человеку. Настоящая я – это то, что я делаю по собственной своей воле. А после смерти я приму ту форму, которую всегда предпочитало мое глубинное, внутреннее "я". Вот это и буду настоящая я.

– А не заносит ли тебя в мистику?

– Ни в коем случае. – Жестом школьной учительницы, привлекающей внимание класса к наглядному пособию, Деми постучала по кофейному столику.

Столик у Роуга был редкостный – из поперечного среза тюльпанного дерева с Сатурна-шестого. – Посмотри на эти кольца. Каждое из них свидетельствует об изменении, об адаптации, согласен?

Уинтер послушно кивнул.

– Однако при всех этих изменениях тюльпанное дерево оставалось тюльпанным деревом?

– Да.

– Оно начиналось нежным, бессильным бутоном, из которого могло вырасти что угодно, но Космический Дух сказал: "Ты – тюльпанное дерево.

Расти и меняйся, как тебе вздумается, но и в жизни, и в смерти ты останешься тюльпанным деревом". То же самое и с нами: мы меняемся, мы адаптируемся – в пределах внутреннего своего естества.

Уинтер потряс головой, на его лице читалось удивление, смешанное с недоверием.

– Да, мы полиморфны, – продолжала девушка, – но мы живем, адаптируемся, боремся за существование, влюбляемся...

– И разыгрываете с нами такие вот веселенькие любовные игры, – прервал ее Уинтер.

– А что тут такого, – обожгла его взглядом Деми. – Разве любовь – не веселье? Да ты, Уинтер, часом не сдурел? Никак ты считаешь, что любовь должна быть мрачной, глухой, отчаянной, безнадежной, вроде как в старинных русских пьесах? Вот уж не подозревала в тебе такой инфантильности.

Несколько секунд Роуг ошарашенно молчал, а потом затрясся от смеха.

– Ну, Деми, черти бы тебя драли! Ведь ты снова изменилась, только каким местом сумела ты понять, что мне нужен строгий учитель?

– Не знаю, милый. – Теперь она тоже смеялась. – Возможно – левым глазом. Обычно я только смутно ощущаю, что именно сейчас нужно. В конце концов я только наполовину человек, а влюбилась и вообще впервые, так что нельзя с меня много спрашивать.

– Никогда, никогда не меняйся, – улыбнулся Роуг. – Только что это за хрень я несу?

– Ты хотел сказать, что я должна изменяться только для тебя. – Деми взяла его за руку. – Пошли, суперлюбовник.

***

На этот раз они вернулись из спальни вместе. На этот раз не он, а она уселась на диван, закинув ноги на столик. На этот раз Деми не стала связываться с импровизированным халатиком и походила в результате на школьницу-спортсменку. «Капитан женской сборной по хоккею с мячом», – подумал Уинтер. Он сидел по другую сторону столика в позе лотоса и любовался Деми, не скрывая своего восхищения.

– Иди сюда, милый. – Девушка похлопала по соседней подушке дивана.

– Пока не буду. Этот диван слишком много треплется.

– Треплется?

Уинтер кивнул.

– Ты же это не серьезно.

– Еще как серьезно. Со мною говорят все и вся, а сейчас я хочу слушать только тебя.

– Все и вся?

– Ага. Мебель, картины, машины, деревья, цветы – да все что угодно. Я слышу их, если хоть немного прислушаюсь.

– Ну и на что похож голос дивана?