В три часа они добрались до Ластлел – окраины Дартмура. Извилистой дорогой они проехали через деревню, поднялись на холм, поросший высокими могучими деревьями, и наконец, по узкой дороге, где можно было проехать только одной машине, въехали в лес. Эта петляющая дорога привела их к длинному низкому дому. Ливви вышла из машины, чтобы закрыть за ними ворота. Взглянув на долину, лежащую перед ними, она замерла. Перед ней расстилался изумительный зеленый ковер, на котором росли прекрасные деревья и были причудливо разбросаны каменные валуны. Казалось, она смотрела на картину, нарисованную волшебной кистью художника. И все это было слишком красиво, чтобы быть настоящим.
– Это необыкновенно прекрасно, – сказала она, вернувшись в машину.
– Я знаю. – Фрейзер глядел на ее лицо и радовался ее улыбке.
– Поехали скорее, я не могу дождаться встречи с твоим домом! – Она захлопнула дверь, и они проехали под зелеными ветвями деревьев, а потом через заросли рододендронов, росших в саду вокруг дома.
Фрейзер остановил машину на мощенной камнями площадке перед старым белым каменным домом и выключил двигатель. Видкоумб Хаус был точно таким, каким он его помнил. Он снова посмотрел на лицо Ливви и понял, что она сразу же влюбилась в этот дом так же, как и он.
– Дом принадлежит моему дяде Симу – брату моей матери. Он почти все время живет во Франции и только на лето приезжает сюда, – пояснил Фрезер. Он открыл дверь, вылез из «рэндисровера», распрямляя спину. – Я приезжал сюда до моего окончания Оксфорда, когда умер мой отец. Сима здесь тогда не было, он уехал в Перу, и я оставался здесь один. – Он пошел к дому, не отрывая от него глаз. – Это хорошее место для размышлений, – бросил он через плечо.
Это было место, где он окончательно решил принять свое печальное наследство – «Эбердин Энгас пресс». Фактически он никогда не стремился стать адвокатом, и, окончив колледж, решил вернуться в Абердин, чтобы стать владельцем газеты. Он повернулся и усмехнулся, стараясь не думать о смерти отца:
– Здесь больше печем заняться!
Ливви подошла к нему и тихо сказала:
– Спасибо за то, что ты привез меня сюда. Фрейзер пожал плечами и взял ее за руку.
– Миссис Вестли должна была побывать здесь утром. Я звонил ей и предупредил, что мы приедем. – Он повел Ливви к входной двери и наклонился к старинной высокой терракотовой вазе, в которой рос уже зацветший зимний жасмин. Он достал ключ, спрятанный за вазой, и воскликнул: – Ага, что я говорил!
Ливви рассмеялась и стала ждать, пока он откроет дверь. Когда она вошла в дом, то ощутила странное чувство покоя, тепла и безопасности. Стоя в центре холла, она увидела на столе высокую вазу с зимним цветущим жасмином – цветы явно были поставлены к их приезду. От такой неожиданной заботы она заплакала и закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы. Это было так прекрасно, так естественно… и она вдруг стала осознавать, что может потерять.
– Эй, Ливви!
Фрейзер подошел к ней, обнял и крепко прижал к себе. Ее успокаивали его сила и мощь, и она снова подумала, как он могуч и в то же время так нежен с ней. Подумав о предстоящей ночи, она вспыхнула и, смутившись, отодвинулась от него. Бросив взгляд на кухню и вытирая рукавом свитера слезы, она спросила:
– Можно, я приготовлю чай?
Фрейзер улыбнулся тому, как она по-детски вытирает слезы.
– Да, чай – это было бы прекрасно. А я пока принесу наш багаж.
Ливви пошла на кухню, а Фрейзер стоял и смотрел па нее. Потом он вышел к машине, чтобы достать рюкзак, свою сумку и корзину, собранную Мойрой.
К вечеру, когда они устроились в доме и ночь уже стала опускаться на долину, Фрейзер и Ливви вышли из дома. Они прошли через сад и спустились в долину. День уже угасал, темнели и краски окружающей их живой картины. Небо стало глубокого лилового цвета, зелень потемнела, и только туман, поднимающийся с бегущей реки, светлыми мазками оттенял пейзаж.
Фрейзер и Ливви гуляли долго. Пока они шли, ночь окончательно вступила в свои права. Воздух был наполнен запахом леса, а огни деревни в долине казались звездами, упавшими с небесного покрывала. Они перешли на другую сторону реки и зашли в «Черную корову». Сидя у камина в почти пустом пабе и потягивая густой темный сидр, они говорили о времени, которое прошло с тех пор, как они любили друг друга, о том, как прожили это время, разделившее их.