Обманутое время

Кэла она нашла в его отсеке. Он спал. Мягкая, успокаивающая и в то же время вкрадчивая и соблазнительная музыка звучала тихо, но заполняла собой все пространство. Либби безумно захотелось лечь рядом с Кэлом, прижаться к нему, дождаться, пока он проснется, и…

Она тряхнула головой, отгоняя соблазн. Все дело в музыке, наверное. Она одновременно усыпляет и будит чувственность… Музыка как поцелуи. Нет, нельзя поддаваться! Иначе она забудет, что злится на Калеба.

И все же она сфотографировала спящего и с виноватым видом сунула снимок себе в карман.

Прислонившись к дверному косяку, она вскинула вверх подбородок. Вызывающая поза помогла ей собраться с духом.

— Вижу, вижу, как ты усердно работаешь.

Хотя ей пришлось повысить голос, Кэл продолжал спать. Либби решила подойти к нему и потрясти за плечо, но потом придумала кое-что получше. Сунула в рот два пальца, набрала побольше воздуха и издала пронзительный свист — точно как ее учила сестренка Санни.

Кэл мигом сел на кровати.

— Готовность номер один! — крикнул он и тут заметил Либби. Она стояла на пороге и улыбалась. Кэл откинулся на изголовье и прикрыл рукой глаза.

До того как Либби его разбудила, он видел сон. Он летел в космосе, а вокруг простирались бесконечные миры. Либби тоже была с ним — сидела рядом, обнимала за талию, и на ее лице застыло выражение восторга.

А потом что-то пошло не так. Звездолет затрясло, замерцали приборы, заверещала сирена. Они ухнули куда-то, и Кэл услышал крик Либби. Он не знал, что делать. В голове стало пусто и темно. Он не сумел спасти ее!

Оказывается, она здесь, жива и невредима. Только сердце у него учащенно бьется. Какое вызывающее у нее выражение лица! Как будто собирается драться с ним.

— В чем дело, черт побери?

Либби заметила, что Кэл в недоумении. Ну и правильно — на такую реакцию она и рассчитывала.

— Мне показалось, я придумала самый надежный способ тебя разбудить. Береги себя, Хорнблауэр! Если и дальше будешь так же надрываться, гореть на работе, так сказать, ты скоро выбьешься из сил!

— Я устроил перерыв. — Сейчас Кэлу больше всего хотелось выпить хороший глоток убойного синего «Антеллиса». — Вчера ночью я почти не спал.

— Очень жаль. — Сочувствие ушло. Не спуская взгляда с его лица, Либби достала из пакета овсяное печенье.

— Диван у тебя в гостиной старый и продавленный.

— Я запомню. Наверное, поэтому ты сегодня встал не с той ноги. — Либби не спеша откусывала кусочек за кусочком. Она хотела пробудить в нем энергию, и ей это удалось, хотя и не в том смысле, на который она рассчитывала.

Он почувствовал, как напрягаются у него мышцы — все вместе и каждая в отдельности.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Это выражение такое.

— Я в курсе. — Кэл понимал, что говорит сухо и резко, но ничего не мог с собой поделать. Глядя, как Либби облизывает губы, подбирая крошки печенья, он еле сдержался. — Я никогда не встаю не с той ноги.

— Наверное, ты по натуре мрачный тип, просто в последнее время научился подавлять свою угрюмость.

— Я не мрачный тип, — буркнул он.

— Правда? Ну, тогда надменный. Так лучше? — Ее полуулыбка призвана была взбесить его, довести до белого каления — и довела, но до совершенно другого состояния.

Стараясь не обращать внимания на Либби и на то, что творится внутри его мятежного тела, Кэл посмотрел на часы.

— Ты задержалась в городе.

— Я вправе распоряжаться своим временем, Хорнблауэр.

Кэл нахмурился. Если бы Либби так не гордилась удачным, по ее мнению, ответом, она бы наверняка заметила, как потемнели его глаза.

— Хочешь драться?

— Кто, я? — Либби улыбнулась и состроила невинную мину. — Калеб, ты ведь познакомился с моими родителями и знаешь, что я — пацифистка во втором поколении. А на ночь мне пели народные колыбельные песни.

Кэл вполголоса произнес бранное слово — Либби очень удивилась, так как думала, что в двадцать третьем веке употребляют совсем другие ругательства. Заинтригованная, она склонила голову набок.

— А, значит, у вас тоже отвечают так, когда в голову не приходит ничего путного или остроумного. Какое утешение сознавать, что некоторые традиции пережили века!

Кэл спустил ноги на пол и, не сводя глаз с Либби, медленно встал. К ней он не подошел — еще рано. Нужно вернуть самообладание, иначе он не выдержит и сделает что-нибудь недостойное. Странно, раньше он и не замечал, до чего она упрямая! И не видел у нее такого вызывающего взгляда.

А самое опасное заключается в том, что ее надменность не только злит, но и возбуждает.

— Ох, милашка, ты играешь с огнем! Считаю своим долгом предупредить: в моей семье пацифистов нет.

— Что ж… — Либби не спеша вынула из пакета очередное печенье. — Твои слова определенно вселили в меня страх. — Скатав упаковку, она швырнула ею в него, и он, механически стиснув пакет в кулаке, раскрошил его содержимое. — Не знаю, Хорнблауэр, почему ты так меня раздражаешь, но думать об этом сейчас некогда — у меня другие заботы. Так что, если хочешь, оставайся здесь и продолжай дуться, а я возвращаюсь домой и сажусь за работу.