Обманутые иллюзии

– Он начал говорить, – сказала Лили, не отрывая рук от лица. – О… о Сан-Франциско. Ой, Рокси, он вспомнил меня. Он вспомнил все.

Ната так растрогали ее слезы, что он потянулся к ней. Лили прижала его к себе, раскачиваясь и всхлипывая. Нат тем временем похлопывал ее по щеке.

– Он поцеловал мою руку… так же, как раньше. И он говорил о том, как мы провели неделю в Сан-Франциско, и о том, как мы пили шампанское и закусывали икрой на террасе нашего номера в гостинице и смотрели на залив, окутанный туманом. А еще он говорил о том… о том, как он учил меня карточным фокусам.

– Ой, – Роксана зажала рукой рот. Она знала, что у него могут быть периоды просветления, но не могла погасить искру надежды на то, что этот период будет долгим. – Я должна была быть здесь.

– Ты же не знала, – Леклерк взял ее руку. Он думал только о том, как тяжело и как хорошо посидеть немного рядом со старым другом. – Элис позвонила Люку, когда ты только-только вышла.

– Я пошла наверх, – она наклонилась к Нату, который уткнулся в плечо Лили. – Я зайду тебя поцеловать перед сном, разбойник.

– А сказку расскажешь?

– Расскажу.

– Длинную-предлинную, с драконами.

– Целое сказание, с ужасными драконами, – она поцеловала его, а он расплылся в улыбке. Она поцеловала его в кончик носа, и пошла к отцу.

На нем был бордовый шелковый халат. Седые, со стальным оттенком волосы были аккуратно причесаны. Он сидел за письменным столом, так же как и всякий раз, когда она заходила к нему. Но на сей раз он писал что-то своим красивым почерком, который так хорошо знала Роксана.

Она бросила взгляд на сиделку, стоявшую возле кровати и заполнявшую историю болезни. Они кивнули друг другу, после чего сиделка, взяв историю болезни, вышла из комнаты, оставив отца и дочь наедине.

Множество воспоминаний пробегало сейчас через сознание Макса.

Подобно темам в музыке, они сталкивались и сливались друг с другом. Он торопился, чтобы не отстать от их ритма и записать их, прежде чем они угаснут и пропадут для него навеки.

Он знал, что они угаснут, и в этом было его проклятье. Усилия, которые он приложил, чтобы развеять туман, чтобы удержать ручку в одеревеневших пальцах, лишили бы сил даже более молодого человека. Но в нем горел огонь, яркий и сильный, который побеждал немощь. Она поразила его тело, но сознание вновь принадлежало ему. И сколько бы оно ему ни принадлежало – час или день – он не будет терять ни секунды.

Роксана подошла поближе. Она боялась заговорить. Боялась, что он, оторвавшись от записей, посмотрит на нее как на незнакомого человека. Или, того хуже, как на тень, на некую прозрачную иллюзию, не большую, чем обман зрения.

Когда он посмотрел на нее, ее охватила тревога. Он выглядел усталым, бледным, подавленным и ужасно исхудавшим. Глаза его блестели, может быть, даже чересчур ярко, но Роксана увидела в них не только красоту. Она поняла, что ее узнали.

– Папа, – она бросилась к нему, упала на колени и прижалась головой к его хилой груди. Она не думала, заставляла себя не думать о том, насколько сильно хочется ей вновь оказаться в отцовских объятиях. О том, как ей не хватает его рук, поглаживающих ее по голове.

Она тяжело вздохнула, попыталась сбросить тяжкий груз, нараставший вместе с нестерпимым желанием разрыдаться. Но она не собиралась приветствовать его слезами.

– Поговори со мной, пожалуйста. Поговори. Скажи, как ты себя чувствуешь.

– Жаль, – произнес он, наклонив голову и проведя щекой по ее волосам. Она все еще была его маленькой девочкой. Трудно, очень трудно было ему вспомнить все те годы, которые отделяли его дитя от сидевшей рядом женщины. Они остались в тумане, в каком-то мареве, и поэтому ему оставалось лишь считать ее маленькой девочкой.

– Как жаль, Рокси.

– Нет, нет, – взгляд его был резким, когда она села на корточки. Она сжала его запястье до боли в руках, но эта боль была приятной. – Я не хочу, чтобы тебе было чего-то жаль.

Какая же она прекрасная, думал он. Его дитя, его дочь. Она покраснела от решимости, слезы стояли у нее в глазах. Сила ее любви, жажда этой любви едва не свалила его с кресла.

– А еще, я благодарен, – его усы зашевелились в унисон движениям губ, – тебе, всем вам. А теперь, – он поцеловал ее руки, вздохнул. Он не мог говорить. Вообще-то он мало о чем мог говорить. Но мог слушать, – расскажи мне, какие новые номера ты придумала.

Она вскочила, не выпуская его руки из своих.

– Я сейчас показываю вариант трюка с индейским канатом. Очень драматичная вещь, с настроением. Хорошо идет на сцене. Мы засняли ее на видеопленку, чтобы могла смотреть, – она засмеялась, – сама себя поразвлечь.

– Я хотел бы посмотреть. – Он повернулся и взял рукой ее подбородок так, чтобы посмотреть ей прямо в глаза. – Лили говорит, ты репетируешь номер со шваброй.

Она собрала все свои силы, чтобы взгляд остался прежним.

– Значит, ты знаешь, что он вернулся.

– Мне приснилось, что он… – сон и явь перемешались, и Макс уже не мог их различить, просто не мог, – сидит вот здесь, рядом со мной.