Обмен заложниками

— Наверное, они слушали радио в машине, потому что вдруг свернули к развалинам и вытащили меня из багажника. «Где роща? — спрашиваю я, — мне рощу обещали!» А этот дегенерат Рико смеется мне в глаза, и говорит: «Встань вон у той колонны, Джиро, подними руки, и обратись к Господу. Если ты такой, как нам рассказывали, и даже Господа можешь взять в оборот[6], то Он заберет тебя к себе прямо отсюда». И тычет стволом в печень. Ну, встал я, куда они сказали, и действительно начал молиться. «Пресвятая Дева Мария», подумал я, «если у тебя есть пара свободных минут для верующего, но непутевого человека, то сделай, чтобы эти недоразвитые подонки облажались по полной программе и дон Сфорца лично продырявил их дурацкие лбы». И только я, можно сказать, четко сформулировал эту простую и конкретную идею, как — бац! — стою над Булыжником, в духоте и вони трещащего по швам азиатского модуля, а Атабаев таращится на меня, будто это не я, а президент их коррумпированного Казакистана[7].

— Постой, так ты застал Атабаева?

— Что значит «застал»? Мы вместе, рука об руку, построили Наблюдение таким, как вы видите его сейчас, Гуардиерэ. Сначала был только тот модуль, который казахи перекупили у русских, а потом не знали, что с ним делать. Атабаев взял Булыжник в захват — с этого все и началось. Сначала появилась сила тяжести, потом весь мусор с близких орбит стал сползаться сюда. Потерянный японцами спутник связи мы выловили уже вместе. Потом русские и американцы нарастили технические секции, а те же японцы подогнали жилой отсек-соту. Когда Атабаева позвали, здесь уже было человек двадцать. Честно говоря, я думал, что стану следующим Гуардиерэ…

Словно глубокий вздох прокатился по Наблюдению, беззвучный стон раздался в голове каждого обитателя станции. Женщина вскочила с коврика и, скрутив его, бросилась прочь. Финн оторвался от созерцания своих ладоней и удивленно сказал:

— Окно!

Скрипы, хлопки дверей, топот шагов. Люди стягивались в бар. Появилась заспанная Сьон и начала помогать Джиро. Единственное просторное помещение на Наблюдении быстро заполнилось.

Петушков — вот как его фамилия! — плюхнулся на соседний стул:

— Ваши ставки?

— Пять к одному: да, — сказал Клайв. — Кто-то должен прийти мне на смену.

Шериф Торрес был великолепен. Толстый и громогласный мексиканец с пышными седыми усами в последние месяцы стал лицом Наблюдения для всех вновь прибывших.

Исчезая с Земли и появляясь здесь, новичок оказывался в бывшем казахском модуле, за иллюминатором которого уже два года висел в захвате загадочный астероид. Насмотревшись на Булыжник, новичок так или иначе должен был пройти по длинному узкому отсеку и подняться по громыхающему трапу на следующую палубу — где три сотни таких же суицидальных типов ждали его выхода.

Большой, но все-таки замкнутый коллектив, к тому же такого специфичного свойства, нуждался в правилах сосуществования, краткосрочном социальном регламенте.

В основном жители Наблюдения пребывали в сомнамбулическом состоянии, оценивая и переоценивая прожитую жизнь и то, что от нее оттолкнуло. Они не шли на контакт, избегали общения, прячась в своих персональных сотах, лишь изредка выползая за едой. Несколько десятков человек покончили с собой уже на станции, не дождавшись обещанной Булыжником смерти.

Другой крайностью были холерики во взведенном маниакальном состоянии, опасные, как перекрученная пружина. Стоило вспомнить хотя бы малыша Энрике. Он попал на Наблюдение от алтаря кафедрального собора Медельина, когда перуанские маринос при поддержке американской авиации начали зачистку центра города. С двумя пулями в плече, под каким-то глубоким кайфом домашнего производства и с еще раскаленным «калашниковым» наперевес.

Лишь за счет тонкой прослойки относительно вменяемых людей, способных поддерживать отношения с окружающими, не вынося наружу свою боль, на Наблюдении сохранялась видимость стабильности.

Сколько горя вокруг, подумал Клайв, оглядывая набежавшую отовсюду публику. Сколько тайн, разочарований, развеявшихся надежд. И, несмотря ни на что, в нас живет тупое первобытное любопытство.

Загремели железные ступени трапа, и сотни взглядов сошлись на узкой овальной двери, медленно открывающейся в зал.

Вошел… или вошла… Какая, в сущности, разница, мужчина или женщина, какого возраста, роста, какой веры и расы… Еще одно человеческое существо, избравшее смерть. Шериф сделал шаг вперед, и начал диалог с обкатанных, отшлифованных фраз:

— Приветствую вас на Наблюдении! Вы говорите по-английски? Меня зовут Мигель, я здешний шериф, слежу за порядком и помогаю всем, кто в этом нуждается. Если у вас возникает вопрос, я — первый, у кого есть ответ.

Новички, как правило, сначала отказывались представляться, и этот пункт из программы давно уже выпал.