Обмен заложниками

А с непонятливыми Батон разберется. Он, хоть толстый, и лютым бывает. Коли что не по нему, может и петуха подпустить. Это мы, кстати, давно поняли: бей по тылам. Людишки наши больше не за морду, а за амбар боятся. Так что, честь по чести, долю отдай, уважение предъяви и живи себе с миром. А нам на жизнь хватит — и тебе жизни хватит.

Разместились мы на выселках, лес, экология, туда-сюда. Тихо, все нам песни поют, вечерами — лягушки с болота, днем — цикады с косогора, ночью — соловьи да совы. А утром я сплю обычно, так что про жаворонков только от Серого знаю, это его вахта. Так уж повелось, больно времена неспокойные, кто-то спит — кто-то бдит. Двое в отключке, а третьему — сторожить. Я обычно звезды считаю, Батон, по-моему, лопает без устали, Серый в уме цифры перебирает, карты рисует — все в следопыта не наигрался. Но оно ему и нужнее. Правда, с играми своими проглядел тут на днях: кто-то чуть не мимо порога по утру прошел, росу с травы посбивал, а Серый даже не разбудил нас. Ну, я его так отчитал, урока надолго хватит.

Просыпаемся мы обычно к обеду. И до полудня надо успеть выползти — все сонные, ноги не идут, а надо. Торговля закончится — так с рыночка-то все сразу шмыг! Ищи потом. Пробовали абонемент вводить: типа, торгуешь или каждый день, или вообще не торгуешь, да больно хлопотно вылавливать потом этих хитрованов. Я-де заболел, я-де к теще на блины в район ездил — сто отмазок, а нам слушать! Вернее, мне слушать — я же старший, мне и судить. Мое слово здесь закон.

И приятно это чувствовать. Ведь если разобраться — Батон меня сильнее, Серый — хитрее, вдвоем они бы меня в момент урезонили. Мне без Серого никуда — он все тропки знает, все ходы-выходы, ночью на полшага не ошибется. Да и без Батона — были бы мы сыты? Были бы в достатке? Так что приятно мне чувствовать, как они на раз под команды мои прогибаются, и хоть бы слово поперек.

Понимают, что не век нам тут маяться. Велел Нынешний за местечком смотреть — смотрим. А там, глядишь, посерьезнее что перепадет, поответственнее. Ждать надо.

Мельник Петрович — свой человек. Прижился уже, приспособился. Стоит в дверях, шапку мнет, в глаза заглядывает. Явно не пустой пришел, думка у него аж волосы шевелит. Лицо спитое, мятое. А в углах губ будто червячки сидят, выгибают рот подковкой. «Ваша власть, ироды», думает Петрович. «Да я-то и при вашей власти в накладе не останусь. Вы меня попользуете, а я вас — вот и славно будет!» Типа того.

Предлагал мне Батон мельницу подпалить поначалу, когда мы приехали только, да я сразу смекнул — человечишко подлый, нужный. Ну и вот — половину дохода мы с его наводок делаем. И ему выгода — не мукой же нам с него брать.

— Давай, — говорю, — театров мне тут не устраивай. Что принес?

Кхекнул мельник, осклабился. Ой, не пустой! А то бы побоялся кренделя мне тут выписывать. Собрался-таки он с духом и приступил:

— Ты только, Сатрап, не гневись, если что. Я ж — того, мельник, человек мизерный, толку с меня мало — так ведь и спросу мало. Чую я, что не в свое как бы дельце ввязываюсь. Да только думаю, что не пустишь же ты меня в распыл за то, что помочь тебе всей душой желаю.

Хорошо врет про всю душу, только червячки презрительные мне о своем говорят. Плохой у мельника рот — как и душа плохая.

— Помнишь, может, — племяшка у меня жила, Клавка. Дуреха-то изрядная, все в столицу рвалась. Я ей сколько толковал: кому ты нужна-то там, так нет — уехала…

Гляжу я, Серый от окна на мельника так смотрит задумчиво, желваки играют, дышит тяжело. Понимаю я тебя, Серый, только качаю головой отрицательно — не трогай человечка, паскудный он, да полезный. А мне терпения не занимать, я любую сказку до конца дослушаю.

— Так вот, Сатрап, к чему веду-то я… Устроилась она в Москве — да и неплохо. За год эх как продвинулась — уж не спросил ее, через какие такие заслуги. А служит она в сехретариате на ЗИЛе. На посту ответственном, с бумагами работает. С начальством — вот как мы с тобой. Знаешь ли ЗИЛ-то? Завод имени… ну, понимаешь, о чем я, да?

Здесь уже и Батон от шашлычка оторвался, засопел. Не надо бы Петровичу нам на больное наступать! Рухнула наша структура в Москве, поперли наших за сто первый километр, давно такого позора не было. И, главное, уже последняя собака повсюду об этом знает. Ну да ладно, потерпим. Нескоро сказочка сказывается.

— ЗИЛ-то — он ясно, под кем. Так что разные там разговоры разговаривают, а Клавка моя уж больно шустрая: глаз зоркий, ухо вострое, а мозгов — ни хрена! Дали ей, значит, письмо вчистовую приготовить, а там список длинный. И показался ей этот список странным, потому что среди всяких городов знатных — а там и Самара, и Смоленск, и Ярославль — вдруг усмотрела она и нашу дыру Богом забытую, и еще всякие деревеньки да хуторки. Кой-что она запомнила головешкой своей, мне и отписала.

— И что ж там за «хуторки»? — прошелестел от окна Серый. О, как зацепило — поперек меня пасть раззявил! А голосочек у него тот еще, пробирает.

Прищурился мельник, рот покорежил и начал перечислять.