Обмененные головы

На центральной автобусной станции – этой клоаке, с успехом противопоставлявшей себя отелям на набережной и фонтанам на площади Царей Израилевых, – нашли бомбу или полагали, что нашли. Зазмеилась сирена, народ расступился, образуя вокруг сомнительного предмета пространство, вполне достаточное, ну, скажем, для эшафота. Чудовищно, по-азиатски, зловонные нищие, подхватив свои лохмотья, протезы, грыжи, костыли, попрыгали в разные стороны. А вскоре все задвигалось, центральная автобусная станция, на три минуты затаившая дыхание (впрочем, привычно), столь же привычно ожила. Красно-белые «лейланды» стали расползаться: на юг – в Беэр-Шеву, на север – в Нагарию, на восток – в Иерусалим, куда транспортировалось полным-полно черных грибов – шляп, веками отличавших обитателей гетто. Настолько же с тех пор не изменились и лица под ними? И мысли? Судить не мне. Однако было в этих отчужденно мигающих взглядах что-то бизонье. Нынче отстрел их, правда, запрещен – зато раньше славно поохотились, и это заметно.

В Иерусалиме свежий горный воздух, автобус медленно берет последние метры подъема – ну вот, посмотрим, что мне скажет Эся непо телефону. Время было рабочее: начало двенадцатого. Набрав ее домашний номер, дабы убедиться, что она на работе, я поехал в «Яд вашем». Не быть дома еще не означает непременно быть на работе, но я подумал: где ей еще быть? К тому же я должен был как-то убивать время в Израиле – а встречаться с ней у нее дома, честно говоря, мне страшно не хотелось.

Если «мысль изреченная есть ложь», то что же можно сказать о всякого рода мемориалах? К счастью, у евреев, при том, что нас постигло, нет тяги к монументальному выражению скорби, в отличие от русских, например; не осуждаю, но не люблю ни «вечных огней», ни изваяний высотой с пирамиду Хеопса – да еще на горе; ни вообще какой-либо локализации «народной печали», в чем всегда есть привкус капища. В конце концов, Стена Плача потребность в таковом с избытком удовлетворяет. Тем более когда всем известны фото– и кинокадры: посмотрел их разок (лучше так, чтоб тебя самого в этот момент никто не видел), узнал в этих людях себя, так что же еще? А иначе получится «Памятник чуме» – произведение искусства.

Мемориальный комплекс «Яд вашем» я обошел стороной и в здании, явно не несшем никакой эмоциональной нагрузки, справился о местонахождении геверет Эстер Готлиб, добавив для пущей важности, что я приехал из-за границы. Мог и не добавлять, из местонахождения Эси здесь, очевидно, не делали тайны. Я, постучав предварительно, просунул голову в дверь, за которой в окружении стеллажей с папками, книгами, короче, всем, что можно увидеть в любой конторе, машинистка что-то печатала. Это за одним столом. А за другим я увидел Эсю: в руке у нее была телефонная трубка и она говорила в нее что-то, листая попутно какую-то брошюру. Обе подняли на меня глаза. Эся не хотела – или не могла – прервать телефонный разговор, и минут пять я простоял у двери переминающимся с ноги на ногу просителем; еще пять минут – после того как Эся дирижерским жестом указала мне на другую дверь – я просидел в кресле в ее кабинете, типичном кабинете чиновницы, которой по рангу или по роду деятельности даже положен (в миллиграммах) уют и глянец – ведь здесь бывают приезжие из-за границы.

Я наверняка в чем-то не прав: Бен-Гурион смотрит на меня со стены так лукаво, снаружи такое синее небо… Но во мне все так привычно черно – как в трубе крематория, которую должен стилизовать виднеющийся за окном каменный столб. Первые фразы, произнесенные Эсей с ее чопорной польской дикцией, были словно взяты с кассеты для изучающих русский язык – наговоренной одним из хорошо его изучивших. Здравствуй. Добро пожаловать к ним. Надолго приехал? Как поживаю? Не женился ли? (Свинья.) Я, как и требуется на уроках иностранного языка, давал развернутый ответ. Здравствуй. Спасибо на добром слове. Я приехал на пятнадцать дней, чтобы продлить мой паспорт. Нет, я не женился (хотел спросить: а ты?). А как она поживает? Какие новости у них в стране? Как выборы?

Тут Эся разволновалась – иди знай, что у кого болит. Выборы?! Она всегда говорила, что антикоммунизм рано или поздно толкает в объятия к нацистам – за примерами далеко ходить не надо! Этот ваш антикоммунизм Израилю дорого обойдется.

Интересно, оказывается, что из-за «нас, русских» на следующих выборах победит фашист Бегин, – интересно, ибо по логике израильских экспертов по Советскому Союзу евреи первого в мире пролетарского государства суть верные голоса за рабочую партию. Теперь эти знатоки Эйзенштейна и Маяковского чувствовали себя подло обманутыми: единственной политической партией, отвечающей убеждениям основной массы приезжающих из СССР, мог быть только ку-клукс-клан.