Обнаров

С одной стороны, он испытывал стойкое чувство вины перед женой. Он хорошо помнил то чувство щенячьего восторга, когда, еще в полудреме, подумал, что его целует она. Потом ощутил, увидел другую, но не смог остановиться. По его меркам это была измена. Ее черный осадок колыхался в душе и отравлял утро полынной горечью. С другой стороны, было легко и радостно. Он очень хорошо понимал, что смог пережить самый тяжелый отрезок своей жизни, что казавшийся ему бесконечным кошмар закончился. Нет, любовь к жене никуда не ушла, это было свято, к этому было нельзя прикасаться. Но боль и горе… Теперь он мог с этим жить. Теперь он точно знал, что жизнь продолжается.

Лиза нашла его в театре, на репетиции, спустя неделю. Дождавшись паузы в репетиции, подошла.

– Привет!

– Привет! Превосходно выглядишь!

– Ничего, что я врываюсь в твой график?

– Снова хочешь предложить мне работу?

– Костя, у меня есть два билета на премьеру. Сходим?

– Сходим. Весь вопрос, когда? Если у меня репетиция или гастроли…

– У тебя нет репетиции. Я предварительно уточняла.

Он улыбнулся и этой предупредительности, и этой настороженности, с которой Лиза смотрела на него, где явно читался страх, что он откажет.

«Если жизнь продолжается, тогда…» – подумал он.

Они пошли на премьеру.

Начиная с того момента, как они вошли в холл, и до того момента, как погас свет в зрительном зале, их преследовало назойливое внимание фоторепортеров, буквально не дававших и шагу ступить.

После кино он пригласил ее в ресторан, возле которого осталась дежурить пара-тройка папарацци. Потом отвез домой.

– Зайди, – попросила она.

– Не сегодня. Спокойной ночи. И…

– Что? – с надеждой спросила она.

– Спасибо за вечер. В кино не был тысячу лет!

Она кивнула, улыбнулась.

Рванув с места, Обнаров уехал. Лиза стояла на дороге и смотрела вслед машине.

– Ты не сказал, что тебе было хорошо со мной. Ты сказал, что в кино не был тысячу лет… – с сожалением прошептала она.

Через день, после репетиции, в его гримерку зашел Беспалов. Он бросил на колени Обнарову стопку газет.

– Почему я не в курсе? Я стараюсь вытащить тебя из депресняка, я из кожи вон лезу, а у тебя, оказывается, все тип-топ!

Обнаров взял газету. На снимках был запечатлен и кинозал, где сидели рядом он и Лиза, и ресторан, где за столиком они же о чем-то весело болтали.

– У тебя, Серый, с головой все в порядке? Это ты специально для меня собирал?

– Это я у своей доченьки спер, пока она в музыкальной школе. Кстати, надо вернуть, иначе мне голову-то оторвут. У нас же тобой вся комната оклеена.

– Хорошо, не туалет. Такого б насмотрелся…

– Смешно. Слушай, за что тебя женский пол так любит?

– Ты хочешь это обсудить? – едва сдерживая раздражение, спросил Обнаров.

– Ладно… Ладно! Я рад за тебя! – Беспалов сгреб друга в объятия, тряхнул. – Наконец-то наладится твоя половая жизнь! Не зря я тебя потащил на рок-фестиваль. Не зря! Рассказывай, как девчонка? Что было, чего не было? После ресторана к тебе, к ней?

В ответ Обнаров спокойно и уверенно послал Беспалова и его «макулатуру» на популярные три буквы.

Ах, Лиза… Лиза…

Потом они встречались еще несколько раз. Вездесущие журналисты уже приписали им роман. Как раз в тот момент, когда Лиза стала строить планы совместного отдыха в предстоящие свободные недели, он честно сказал ей:

– Нам не следует больше встречаться.

Была изумительной красоты золотая осень, такая же, как сейчас. Осень отражалась в ее влажных глазах.

– Почему, Костя?

– Потому что ты достойна большего. Тебе нужен брак, семья. Этого я не могу тебе дать. Со мною ты просто теряешь время.

– Но нам вместе так хорошо…

Он грустно усмехнулся.

– Лиза, со мною не может быть хорошо. В моей жизни есть и будет только одна любимая женщина. Прости.

Он ушел. А она все стояла и смотрела ему вслед глазами, полными боли и сожаления…

– Егорушка, зачем ты разворошил эту кучу? Это старая трава, компост. Она гнилая. Не надо тебе туда лазить. Весь грязный будешь.

– Ба, а где ты предлагаешь копать червей поздней осенью?

– На лугу. Давай, я тебе лопату принесу.

– Ба, иди домой. Чайку попей, носок довяжи. Я тут сам как-нибудь. Без советчиков.

– Почему ты такой упрямый? Почему ты меня не слушаешься?

– Приехали…

Ребенок поджал губки и с укором посмотрел на бабушку. Марта Федоровна едва сдержала улыбку: внук очень точно копировал интонации и слова своего отца.

– Ба, черви, они же, как твоя поясница, тепленькое любят. А здесь, под прелой травой, тепло и черви жи-и-ирные!

Перехватив двумя пальцами здоровенного красно-малинового червяка, мальчуган протянул его бабушке.

– Ой, батюшки! Гадость какая! – всплеснула руками Марта Федоровна.

– Ба, ты ничего не понимаешь в наживке.

С нескрываемым удовольствием Егор положил червя в квадратную деревянную банку, на четверть наполненную землей, и прикрыл крышкой. Затем он отвернул новый, лежавший на самой земле пласт прелой травы и, довольный, уже двумя руками стал собирать червей, которых было здесь на удивление много.

Марта Федоровна брезгливо прикрыла рот рукой.

– Ба, если бы я опарышей собирал или, допустим, личинки короеда, тогда бы я тебя точно понял.