Обнаженная

Художникъ сѣлъ, но довольно робко, избѣгая соприкосновенія съ нею и особенно съ ея руками, которыя инстинктивнс искали предлога ухватиться за него. Онъ догадывался о желаніи Кончи выплакаться на его плечѣ, забыть все и осушить улыбкою послѣднія слезы. Такъ происходило дѣло и въ другихъ случаяхъ, но Реновалесъ зналъ эту игру и демонстративно откинулся назадъ. Подобныя штуки не должны были повторяться, если-бы даже онъ желалъ возвращенія къ прежнему. Надо было высказать правду во чтобы то ни стало, положить навсегда конецъ ихъ сношеніямъ и сбросить съ плечъ тяжелое бремя.

Онъ заговорилъ мрачнымъ, прерывающимся голосомъ, устремивъ взоръ на паркетъ и не рѣшаясь поднять глазъ изъ страха встрѣтить взгядъ Кончи, которая – онъ чувствовалъ это – пристально уставилась на него.

Онъ уже давно собирался написать ей, но все боялся, что не съумѣетъ ясно изложить свои мысли, и этотъ страхъ заставлялъ его откладывать письмо со дня на день. Теперь-же онъ былъ очень радъ, что Конча явилась лично, и лакей оказался не въ силахъ задержать ее. Они должны были поговорить, какъ товарищи, и совмѣстно обсудить будущность. Пора положить конецъ глупостямъ. Они должны были сдѣлаться тѣмъ, о чемъ Конча мечтала въ прежнія времена, т. е. друзьями, и только. Она была красива и сохранила свѣжесть юности, но время не проходитъ безслѣдно, и онъ самъ чувствовалъ себя старикомъ и глядѣлъ на жизнь съ нѣкоторой высоты, какъ смотрятъ на воду въ рѣкѣ, не входя въ нее.

Конча изумленно глядѣла на художника, отказываясь понимать его слова. Что это за рѣчи?.. Послѣ краткаго вступленія Реновалесъ заговорилъ тономъ раскаянія о своемъ пріятелѣ графѣ де-Альберка, завоевавшемъ его уваженіе своимъ искреннимъ простодушіемъ. Совѣсть его не могла оставаться спокойною при видѣ искренней дружбы важнаго сеньора. Этотъ дерзкій обманъ въ его собственномъ домѣ, подъ одною крышею съ нимъ, былъ отвратительною подлостью. У Реновалеса не было силъ продолжать этотъ образъ жизни. Онъ и Конча должны были очиститься отъ гадкаго прошлаго путемъ дружескаго чувства, распрощаться навѣки, какъ любовники, безъ злопамятства и вражды, взаимно благодаря другъ друга за прошлое счастье и сохранивъ пріятное воспоминаніе о блаженныхъ минутахъ, какъ о близкихъ покойныхъ людяхъ…

Но смѣхъ Кончи, нервный, жестокій, нахальный прервалъ рѣчь художника. Она развеселилась при мысли, что мужъ ея служилъ предлогомъ для этого разрыва. Мужъ ея!.. И она закатывалась искреннимъ смѣхомъ, въ которомъ отражалось все ничтожество графа, полное отсутствіе уваженія къ нему со стороны жены, привычка устраивать свою жизнь соотвѣтственно своимъ капризамъ, совершенно не считаясь съ мнѣніями или мыслями этого человѣка. Мужъ не существовалъ для нея; она никогда не боялась его, никогда не думала о томъ, что онъ можетъ служить ей въ чемъ-либо помѣхою. А теперь любовникъ заговорилъ вдругъ о мужѣ, выдвинувъ его въ качествѣ оправданія для своего отступленія.

– Мой мужъ! – повторяла она, заливаясь жестокимъ смѣхомъ. – Бѣдняжка! Оставь его въ покоѣ; ему нѣтъ никакого дѣла до насъ съ тобою… He лги, не будь трусомъ. Говори же; твои мысли заняты чѣмъ-то инымъ. Я не знаю, чѣмъ именно, но чую, вижу что-то. О, если ты любишь другую!.. Если ты любишь другую!

Но глухая угроза замерла на ея губахъ. Ей достаточно было взглянуть на друга, чтобы убѣдиться въ несправедливости своихъ подозрѣній. Внѣшность его не говорила о любви; отъ него вѣяло полнымъ спокойствіемъ отдыхающаго человѣка безо всякихъ вожделѣній. To, что побуждало его отталкивать ее отъ себя, было либо прихотью его воображенія, либо нарушеннымъ равновѣсіемъ духовныхъ силъ. Эта увѣренность оживила графиню; она забыла свой гнѣвъ и заговорила нѣжнымъ тономъ, и въ горячихъ ласкахъ ея чувствовалась не только любовница, но и мать.

Вскорѣ она прижалась къ Реновалесу, обняла его за шею и съ наслажденіемъ запустила пальцы въ его густые, всклокоченные волосы.

Она не отличалась гордостью. Мужчины обожали ее, но она принадлежала душою и тѣломъ своему художнику, этому неблагодарному, который такъ лѣниво отвѣчалъ на ея любовь и причинялъ ей кучу непріятностей… Порывы нѣжности побуждали ее цѣловать его въ лобъ съ чистымъ и великодушнымъ бидомъ. Бѣдненькій! Онъ такъ много работалъ! Всѣ его напасти происходили отъ усталости, переутомленія, чрезмѣрной работы. Онъ долженъ былъ бросить кисти, жить спокойно, крѣпко любить ее, быть счастливымъ съ нею, давать отдыхъ своему уму; тогда разгладились бы морщины на его бѣдномъ лбу, подъ которымъ, точно за завѣсою, постоянной происходилъ мятежъ въ невидимомъ мірѣ.

– Дай мнѣ поцѣловать тебя еще разъ въ твой красивый лобъ, чтобы умолкли и уснули духи, которые живутъ подъ нимъ и не даютъ тебѣ покоя.

И она снова цѣловала красивый лобъ, съ наслажденіемъ прижимаясь губами къ бороздамъ и выпуклостямъ этой неровной поверхности, напоминающей вулканическую почву.