Обновленная земля

И Мириам и Фридрих протянули руки друг другу. Но они сделали так медлительно и смущенно, что это не ускользнуло и от умирающей; она тоскливо взглянула на них и спросила:

– Или… или…

– Да, да – сказал Фридрих и крепко пожал руку девушки.

– Да! – тихо повторила Мириам.

Умирающая мать нашла еще в себе силы устроить счастье своих детей.

Она опустила голову на подушки, обессиленная волнением. Грудь ее едва заметно поднималась. И старик вздрогнул при мысли, что она может уснуть, прежде чем он успеет сообщить ей про избрание Давида в президенты.

– Мать! – громко крикнул он. Она подняла ресницы. И во взгляде ее пробежало как будто сожаление о том, что нарушили ее прекрасный сон, ее грезы, которые она хотела унести в другую жизнь.

– Мать – крикнул старик. – Знаешь, кто теперь президент Новой Общины? Наш Давид – президент! Наш Давид, мать!

И Давид опять стоял на коленях перед больной матерью, как тогда, когда был маленьким и горько рыдая, целовал ее холодеющие руки. Но она высвободила свою руку и кротко провела ею по его волосам, словно утешая его.

– Мать! – с тоскою повторил старик. – Ты слышала?

– Да! – прошептала она, – мой… мой Давид… И глаза ее сомкнулись,

……………………………………………………………

Ее похоронили.

Над могилой ее пели древнееврейские гимны, и старый рабби Самуэль из Нейдорфа читал молитвы. Надгробных речей не было. Давид этого не хотел.

Но когда он вернулся с кладбища домой со своими друзьями, он сам заговорил:

– Она была моей матерью. Она была для меня любовью и страданием. Любовь и страдание воплощены были в ней, и у меня затуманивались глаза каждый раз, когда взгляд мой останавливался на ней. Я больше не увижу ее, мою мать. Она была домом нашим и родиной нашей, когда у нас не было еще ни своего угла, ни родины. Она поддерживала нас в несчастье, потому что она была любовью. Она учила нас смирению, когда Бог помог нам, потому что она была страданием.

В черные и светлые дни она была честью и гордостью нашего дома.

Когда мы были нищенски бедны и спали на соломе, мы все же были богаты, благодаря ее близости. Она думала всегда о нас и никогда о себе. В доме у нас было грустно и бедно, но он хранил сокровище, какое редко можно найти во дворце. Это была она, мать. Она была благородная страдалица, страдание не сокрушило, но укрепило ее. Она казалась мне символом еврейства в его тяжелые времена. Она была моей матерью, и я никогда больше не увижу ее. Никогда, друзья мои! Никогда! И я должен мириться с этим…

Друзья слушали его скорбные излияния и молчали. Потом пришли еще несколько человек, близких к дому Литваков.

Доктор Маркус заговорил о том, о другом. Ясно было, что он старается рассеять гнетущие думы Давида. Ему удалось навести разговор на возвышенную, серьезную тему.

Фридрих Левенберг, охваченный общим настроением, поставил вопрос, на который все присутствующие дали ответы.

Он спросил:

– Мы видим новую, счастливейшую форму совместного сожительства людей. Кто это сделал?

Старый Литвак сказал: «Нужда!»

Архитектор Штейнек сказал: «Вновь объединенный народ!»

Кингскурт сказал: «Новые пути сообщения»!

Доктор Маркус оказал: «Наука»!

Иоэ Леви сказал: «Воля!»

Профессор Штейнек сказал: «Силы природы!»

Английский пастор Гопкинс сказал: «Взаимная веротерпимость!»

Решид Бей сказал: «Самоуважение!»

Давид Литвак сказал: «Любовь и страдание»!

А старый рабби Самуэль торжественно встал и сказал: «Бог!»

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА.

…Но если не хотите, пусть будет и останется сказкой все, что я вам рассказал.

В этой книге, – скажут одни – больше фантазии, чем поучения! Больше поучения, чем фантазии – скажут другие,

Теперь, после трех лет работы, мы должны расстаться, дорогая моя книга, и долгий ряд мытарств тебя ждет впереди, тяжел будет твой путь, сквозь строй искажений и недоброжелательных споров пойдешь ты, как сквозь дремучий бор.

Но когда придешь к доброжелательным людям, передай им мой привет. Скажи им от моего имени, что и мечты заполняют время, которое суждено нам провести на земле. Мечта вовсе не так далека от действительности, как это кажется многим. Все деяния людские были некогда мечтами и в будущем мечтами будут вновь.

ОБ АВТОРЕ.

Теодор Герцль (Theodor Herzl) (1860–1904) – основатель сионизма как политического движения. Родился в Будапеште 2 мая 1860 года в еврейской семье, имевшей центрально-европейские (ашкеназийские) и испано-португальские (сефардские) корни. Когда Герцлю исполнилось 18 лет, семья переехала в Вену, где Герцль получил образование, а затем степень доктора права в Венском университете (1884). Вскоре оставил юридическую практику и посвятил себя литературному труду. К тридцати годам написал 17 пьес (шесть из которых были поставлены на сцене) и множество статей, путевых заметок и сказок. Некоторые из них вошли в сборники Новости с Венеры (Neues von der Venus, 1887) и Книга глупости (Das Buch der Narrheit, 1888).