Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права

При этом при подготовке медицинского заключения врач не мог учитывать показаний самого обратившегося. Узнать же о том, когда появился недуг – до брака или во время него, – и сейчас-то не представляется возможным, тем более что осмотр должен был проводить не лечащий доктор, знавший пациента в течение длительного времени, а назначенный специально для этого государственный специалист.

В этом смысле для нас показательным является бракоразводный процесс княгини Нарышкиной, которая, подавая иск о расторжении брака, довольно обстоятельно и откровенно (а как иначе?) описывает недееспособность своего супруга: «Сношения его со мной во время нашего супружества делались чрезвычайно редко и вовсе не по естественному со стороны его влечению (…) В 1859 году до меня дошли слухи, что муж имеет какую-то дурную болезнь… Я требовала его объяснений. Упав передо мной на колени, он сознался, что получил болезнь от одной женщины в бытность мою за границей» (Максимова Т. Развод по-русски // Родина. 1998. 9. С. 58). Однако даже влияния княгини оказалось недостаточно для положительного решения, доказать «неспособность» супруга ей так и не удалось – в браке тоже были дети, впрочем, как и сам факт прелюбодеяния с его стороны. Почти 20-летнее разбирательство в интимных подробностях жизни аристократических супругов закончилось отказом Священного Синода в расторжении их брака.

Не был проще и порядок установления факта безвестного отсутствия одного из супругов, который доказывался в том числе наличием справок установленной формы, которые надо было получить из всех губернских и областных управлений империи (а таковых в России насчитывалось 101!). Документ имел срок действия один год. При этом его получение вполне ожидаемо осложнялось обычным обстоятельством, когда какое-то региональное управление либо вообще не отвечало на запрос, либо просто затягивало с ответом. В своём запросе проситель также обязан был указать: где проживали супруги, совместно или раздельно, где и когда последний раз виделись, когда и при каких обстоятельствах началось безвестное отсутствие одного из супругов, когда и от кого были получены последние сведения о нём, какое имеется у супругов недвижимое имущество, из какого сословия оба происходили, каковы были занятия или служба отсутствующего супруга и пр. Кроме того, заявитель в обязательном порядке сообщал сведения обо всех известных ему родственниках поимённо – как своих, так и пропавшего супруга, – а также точное место их жительства. После сбора всех необходимых бумаг консистория через полицейские управления направляла судебные повестки всем, кто был указан в прошении. Объявление о предъявленном иске обязательно должно было быть опубликовано в церковной газете, которая распространялась по всем приходам. И только через год после такой публикации, при условии, что запрашиваемые сведения из приходов получены не были, консистория приступала к рассмотрению обстоятельств дела (Устав духовных консисторий, ст. 230–236).

Процесс был настолько выверен бюрократически, что, по свидетельству его исследователей, в архивах практически отсутствуют сведения о тех «счастливчиках», которым удалось собрать все необходимые справки и получить желаемое решение именно по таким основаниям.

Похоже, поэтому Екатерина Гимер и решилась на инсценировку самоубийства бывшего железнодорожника, для чего заблаговременно отправила его жить на станцию Охта – тогдашний петербургский пригород – то ли к его товарищу, то ли к родственникам… выдала на дорогу единовременное вознаграждение в 15 рублей и пообещала ежемесячное в пять целковых, а затем инсценировала суицид законного мужа в проруби посредине Москвы-реки у Софиевской набережной, прямо напротив Кремлёвского дворца. Для достоверности по почте было отправлено прощальное письмо Н. Гимера своей жене: «Многоуважаемая Екатерина Павловна, последний раз пишу Вам. Жить я больше не могу. Голод и холод меня измучили, помощи от родных нет, сам ничего не могу сделать. Когда получите это письмо, меня уже не будет в живых – решил утопиться. Дело наше можете прекратить… Тело моё, конечно, теперь не найдут, а весной не узнают – так и сгину с земли. Будьте счастливы».