Оборотень

— Конечно, — кивнул Максим, — отвратительная беспринципная личность. А возможно, и садист, которому нравится процесс убийства. Такие-то и идут в киллеры. По зову души, так сказать.

И он скорчил презрительную гримасу. «А ты куда подался по зову души, подонок?» — подумал Турецкий.

Больше он ни о чем не стал спрашивать Максима Сомова. Теперь он был уже совершенно уверен в том, что сказать правду этот «петюнчик» может только по ошибке. А еще подумалось: «Жаль, Снегирев не слышал своей отменной характеристики».

И все же поход в «Пику» был не окончательно бесполезным. Подтвердились подозрения Турецкого насчет Куценко. Хотя с другой стороны, это бесполезный факт — нельзя же человека отдавать под суд только за то, что он сволочь. Интереснее было другое — реакция Максима на Козочку. Она была какая-то странная. Но в чем состоит эта странность, сам Турецкий до конца не понимал.

Поздний вечер

Веселый аттракцион с некоторых пор поставлен в парке Горького. Всего за сто тысяч вас за ноги привязывают к резиновому канату и бросают с парашютной вышки — вниз головой. За пару метров от земли канат спружинивает. Бугор и его дружки не оставили своим вниманием это новое развлечение, и каждый из них, превозмогая дрожь в поджилках, по разу падал вниз, одновременно раздуваясь от сознания собственного беспримерного мужества.

Они шагали по безлюдному в этот поздний час Крымскому мосту, удаляясь от парка шеренгой, перегородив проезжую часть и вынуждая автомобили сворачивать на противоположную полосу. Они чувствовали себя молодыми хозяевами жизни, сильными, уверенными, зубастыми.

— Э! — сказал вдруг Бугор. — Это что там за педрила канает?

Навстречу, смешно и неуклюже шлепая кедами, двигался любитель бега трусцой. Он был в очках, с небольшой редкой бородкой и длинными волосами, перехваченными повязкой. Мешок с картошкой, из тех, что, стесняясь своей неумелости, предпочитают бегать в темные, глухие часы. На поясе у него болтался в матерчатом кармашке маленький то ли приемничек, то ли плейер. От кармашка вверх тянулся тонкий провод с наушниками.

При виде шумной джинсово-кожаной шеренги бегун сбавил шаг.

— Банзай! — в восторге завопил Глиста, который в иной жизни носил гордую фамилию Аристов.

— Инсульт-привет! — обрадовался Колесо. — Куда бежим? Может, лучше поплаваем?

Все косились на Бугра, и Бугор подтвердил:

— Отхерачим!

Бегуну перегородили дорогу. У этого примороженного не хватило ума даже по-быстрому сделать ноги. А может, просто не надеялся убежать, где уж ему. Он сдуру попытался прорваться, сунулся вдоль перил, но на пути возник Бугор, блеснуло под фонарем лезвие раскрытого пера, и бегун, испуганно всплеснув руками, остановился. Он был среднего роста, в бесформенном, мешковатом спортивном костюме отечественного производства. Сачками таких только ловить.

— Пропустите, пожалуйста, — залепетал он.

— А ты, значит, газет не читаешь? — сказал ему Изюм. — Мост теперь платный. Гони капусту!

Бегун съежился и начал беспомощно озираться.

— Можно и натурой, — захохотал Колесо. — Вертушка у тебя важная.

Бегун переминался с ноги на ногу, тыкался в разные стороны, пытаясь вырваться из кольца, но всюду наталкивался на хохочущие рожи и выставленные кулаки молодых парней, каждый из которых был, пожалуй, крупнее его самого. Кроме разве Глисты. Бугор держался чуть сзади. Он поигрывал кнопарем, то убирая, то выкидывая лезвие. Он знал, как действовало на пугливую жертву отточенное движение руки, приводящей в боевое положение нож. И пользовался моментом, чтобы попрактиковаться.

Колесо первым перешел от слов к делу. Шагнув вперед, он протянул руку к матерчатому чехольчику на поясе у бегуна. Тот шарахнулся, прикрывая ладонью имущество: он, дурак, надеялся его отстоять. Что ж, надеяться не вредно. Колесо, выругавшись, схватил пустоту, зато бегуна сзади пнули ногой. За Вампиром не заржавеет. Удар бросил недотепу вперед, он упал на колени и вскинул руки к лицу, пытаясь поймать свалившиеся очки.

На него налетели с разных сторон, улюлюкая и вопя, и…

* * *

Впоследствии милиции не удалось восстановить не то что подробностей — даже и основных событий сражения. Слишком бессвязные и отрывочные показания дали потерпевшие, вернее, те из них, кто был способен что-то сказать.

Первым заподозрил неладное Изюм. Он подскочил к бегуну, собираясь шарахнуть его в лицо кулаком, и кулак уже несся вперед, когда стоявший на коленях человек поднял голову и Изюм увидел его глаза.

В них не было страха.