Оборотень

Лесовик печально улыбнулся. Он создал свою религию, может быть, несколько отличную от классической воровской философии, но тем не менее имеющую такое же право на жизнь, как и всякая другая. Это была религия преступников новой формации, более жизнеспособная, применимая к современным условиям. Он не считал себя раскольником, а тем более не считал свое учение какой-то крамолой, просто он так жил, и заведенный порядок был для него естественным, как дыхание.

Лесовик прекрасно знал о том, что все воровские зоны считают его антихристом и призывают на его голову все кары небесные. Но если он падший ангел, тогда кто же на этой земле пророк?

– Разве я похож на кровожадное чудовище, которое способно сожрать собственных братьев? Вижу, Мулла, что ты меня совсем не знаешь. Жаль, что у нас раньше не было времени познакомиться поближе. Где мы с тобой встречались – в челябинской пересылке?

Мулла нахмурился, вспомнив о том, что случай когда-то и впрямь определил их с Лесовиком в одну камеру – в то время никто не мог предположить, что тот станет ссученным вором номер один: если бы можно было предвидеть подобный расклад, Мулла самолично завязал бы крепенький шарфик у Лесовика на шее.

Не дождавшись от Муллы ответа. Лесовик продолжал:

– Эх, жалко, развели нас тогда дорожки, а то кто знает, может быть, на одной стороне воевали бы!

Сучий пахан в упор смотрел в глаза Мулле. Два вожака, они тонко понимали значение пристального взгляда, придавая ему порой смысл куда больший, чем произнесенным словам. По понятиям более слабый должен опустить взгляд – именно так в волчьей стае один самец подавляет другого самца и становится вожаком. И если взгляд будет слишком долгим, то это всегда воспринимается как вызов. Сейчас уступать не хотели ни Лесовик, ни Мулла.

– Так о чем базар? – наконец проговорил Лесовик, слегка растягивая слова. В его повадках ощущалась ленца, и если бы Мулла не знал ссученного пахана, то мог бы предположить, что подобная манера вести разговор – это своеобразная маска. Но сложность заключалась в том, что Лесовик не играл роль короля – он был им, и это ощущали даже правильные воры.

– Если ты считаешь себя вором, то должен согласиться на сход – пусть братва решит, как нам делить зону.

– Ты меня умиляешь своей наивностью, Мулла! Ты находишься в моем доме, который вы называете «сучьей зоной». Так вот что я тебе хочу сказать: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Ответ был произнесен предельно жестко. Криво улыбаясь, Лесовик добавил:

– А может, тебе суки не нравятся? Вот что я тебе скажу: тут качать права не резон. Щелкну двумя пальцами – и мои молодцы успокоят тебя на веки вечные. А приставил я к тебе охрану для того, чтобы тебя не порвали на части, слишком много накопилось претензий у нашего брата к вам, правильным ворам. Вот что я тебе предлагаю, Мулла: переходи вместе со своей шоблой на нашу сторону.

– А если я откажусь?

– Мне останется только пожалеть тебя – мои бойцы тебя на куски порежут. Ты мне лучше ответь, что было бы со мной, если бы я попал к вам в лагерь?… Мне страшно об этом даже подумать. Тебе же я даю шанс выжить, у тебя есть время подумать до утра. Я все сказал.

Дверь захлопнулась, и вновь барак погрузился В полумрак. Мулла первым нарушил молчание:

– Лесовик высказался откровенно. Если мы не поменяем свою черную кожу на красную, то завтра в наших малинах по нашим скверным душам будут плакать марухи. У нас есть выбор. Кто как думает?

– Мулла, о чем базар, мы уже выбрали себе судьбу!

– Если откажемся сразу, то Лесовик просто сразу переколет нас, как связанных овец. Здесь нужно действовать похитрее.

– Мулла, не играй в темнило, раскладывай марьяж, – поторопил дружка Лупатый.

– Надо кончать с этим беспределом в зонах. Откуда все лихо идет? От сук! Если мы Лесовика порешим, то беспредел уляжется.

– И как же ты это себе представляешь?

– Сначала нужно заморочить пахана, наболтать ему всякого. Пусть поверит, что мы продались. А как целоваться полезет, тогда его и нужно уделать.

А уж там, бродяги, беремся за ножи и режемся до последнего – нам не привыкать.

Куда ни глянь – всюду безнадега! Плохо быть оторванным от воровской семьи, с которой сроднился за многие годы; хреново попасть в сучью зону, с которой одна дорога – под могильный холмик, и уж совсем невыносимо умереть под ударами озверевших сук.

А Мулла спокойно продолжал:

– Давайте разложим карты, на кого упадет бубновый туз, тот и замочит Лесовика. Думаю, расклад для вас ясен, бродяги. У первого не будет никаких шансов выжить, но остальным еще может подфартить. Может, кто думает иначе?

Бубновый туз – карта скверная во всех отношениях, даже накалывают ее, как правило, насильно и «лепят» на самом видном месте, чтобы знающий мог издалека заприметить. А при жеребьевке бубновый туз не только пакостная карта, но и некая «черная метка», указывающая на погост.