Оборотень моих кошмаров (СИ)

... Эти мысли возникают в голове спонтанно, но становятся четкими воспоминаниями из прошлого многих людей, сила и память которых передается новому оборотню через слюну или кровь. Через обращение к созданному оборотню переходит весь опыт предыдущих поколений. К нему и к его стражу.

Вот почему Алекс упоминал, что оборотень не может умереть, пока не обратит какого-нибудь новичка!

Иначе волчья память угаснет в безвременье.

Я вижу древнюю страну, вижу, как первые оборотни, находящиеся рядом с людьми, превращаются лишь тогда, когда… страж рядом. Страж — это спусковой механизм. Только рядом с ними оборотни сохраняют ясность ума, не забывают о человечности, не уничтожают ради голода. Касание стража — важный элемент, недостающее звено, благодаря которому страж и его оборотень становятся единым целым.

В той стране оборотни мирно существуют с простолюдинами.  

Проходят века. Стражей становится меньше, оборотни уходят в тень. Без стражей они становятся одержимы звериными инстинктами, и люди решают уничтожить их всех без остатка. Кровь за кровь. Оборотням приходиться прятаться и учиться контролировать себя самостоятельно.

Редкие стражи — лишь помощь, дополнительная мощь, способность осознавать себя в полнолуния. Но если оборотень умирает, то его страж… он вновь становится крепким щитом, тем механизмом, путеводной звездой. В волчьем теле оборотню легче выжить. Когда человек уже не выдерживает, гибнет, появляется волк...

Так получилось и сейчас. Я сама виновата в бесконечных обращениях Игната. Он ощущал мой запах, обращался, но терял аромат из виду (ибо человек не может чувствовать то, что чувствует волк) и вновь погибал. И только теперь, восстановив первичную связь касанием, у него появился шанс.

Или нет?

Антигены разъедают его кровь, это не простое ранение, с ним не справиться каким-то прикосновением.

Но я, неожиданная вспомнившая то, чего даже не знала, ухватилась за Фирсанова и второй, безжизненно висящей рукой — её прострелило адской болью, —  стараясь соединить вместе не только наши тела, но и жизни. Судьбы. Моя собственная кровь забурлила, в голове отдалось набатным звоном. Я ощутила всю ту боль, которую терпел он: каждый перелом, каждую рану.

Порывом ветра донесся родной голос:

— Отпусти меня... ты можешь погибнуть...

Но я лишь крепче ухватилась за Игната и почти рухнула ему на грудь, обессиленная, выпотрошенная, вывернутая наизнанку и прокрученная через мясорубку памяти.

Передо мной появилось миллион невидимых доселе связей, тончайших нитей. Я начала чувствовать, как его сердце гоняет по телу кровь. Я могла бы поменять её течение, могла замедлить и убыстрить его. Я могла бы даже очистить кровь от антигенов, если бы хорошенько постаралась.

Какая глупость! Сказать об этом биологу — он покрутит пальцем у виска, но и сама сущность оборотней не поддается логичному описанию. Там, где нет места привычной биологии, появляется магия.

Нить за нитью, удар за ударом сердца. Мне становится больнее. Собственные вены вспыхивают жаром, равносильным тысячам пожаров. Чьи-то крики повсюду, но их заглушает стук собственного сердца, которое вырывается из груди.

Боли так много, что её не разделить на очаги. Повсюду. Везде. Я и есть боль.

Зато Игнату легче. Я не вижу этого, но чувствую каждой частицей своего измученного тела.

Ну а затем меня накрывает тьма, набрасывает непроницаемое покрывало. Смолкают звуки, исчезают голоса.

Больше ничего нет.

***

Я приоткрыла глаза, в которых отдалось резью от слишком яркого электрического света. Тот ослеплял. Захотелось с головой укрыться одеялом и не вставать ещё несколько часов, но одеяла не было, как и возможности выспаться.