Оборотная сторона бессмертия (СИ)

— Вызовет, — грустно улыбнулся Кингсли. — Но я что-нибудь придумаю. Это все?

— Нет… — в глазах Поттера сверкала отнюдь не мальчишеская уверенность, перед министром сидел лидер — человек, способный вести за собой миллионы. — Я все же настаиваю на собрании Ордена. И «юное поколение», — он скривился, — будет принимать в нем участие. Меня не устраивают жертвоприношения. Мы попробуем придумать другой способ установки мышеловки.

Губы Шекболта дрогнули в усмешке — Гарри нужно было родиться королем. Министр молча склонил голову, принимая условие.

— Остальное обсудим на собрании, — тихо заключил Поттер.

«Слушаюсь, мой Лорд!» — едва не ляпнул Кингсли, но вовремя остановился, невольно усмехнувшись собственным порывам.

— Хорошо, Гарри, — пробормотал он. — Спасибо. Завтра с совой я пришлю разрешение на свидания с Драко Малфоем и портключ, настроенный на перемещение до границ лагеря и обратно раз в неделю. Суббота тебя устроит?

— Воскресенье. Мне нужен будет выходной день для покупок необходимого для ребят.

— Хорошо. Пусть будет воскресенье.

— Спасибо, Кингсли.

*

Сова из Министерства прилетела к полудню следующего дня. Документы, портключ, письмо с подтверждением готовности Ордена на встречу в воскресенье вечером после посещения Поттером лагеря. Гарри черкнул в ответ, что камины будут открыты с десяти до половины одиннадцатого вечера, и отправил сову обратно.

Остаток каникул прошел куда более активно, чем обычные послевоенные выходные. Гарри составил список однокурсников, присутствие коих на собрании считал необходимым. Впервые за несколько лет он долго выводил знакомое «Рон» и никак не мог решить, что делать с этим родным именем на этот раз. Гарри не чувствовал ни негодования, ни отвращения к другу. Он не испытывая ненависти к Пожирателям вообще и к Малфоям в частности, тем не менее понимал, что чувствует Рон, понимал природу его эмоций, понимал даже, откуда возникло там — в Министерстве — это ненормальное возбуждение товарища. Он просто не мог пережить подобного сам, но понять друга вполне был способен.

Гарри довольно давно заметил, что ему неведомы сильные эмоции. Нет, конечно, он любил друзей и ненавидел врагов, он умел радоваться и грустить, он испытывал желание, гнев, страх. Но все эти эмоции и чувства никогда не выходили за определенные рамки осознанности. Иными словами, Гарри не терял голову ни от страсти, ни от горя, ни от ужаса… Он смотрел на людей, видел силу их чувств, понимал ее, но ровно так же, как если бы, глядя на человека, кричащего от боли в сломанной ноге, осознавал бы эту боль, не испытывая ее.

Возможно, однажды Гарри начал бы ненавидеть эту свою особенность, не позволяющую ему познать сполна яркость и остроту человеческих чувств, делающих людей действительно живыми. Возможно… Если бы в его жизни не появился Сириус Блэк — человек, практически лишивший его контроля над эмоциями.

Крестный ворвался в его реальность вспышкой ненависти. Гарри не испытывал настоящей сыновней любви к родителям, что вполне понятно, но, как любой сирота, создал ее фантом. Все, что было в нем доброго и светлого, было взращено им из этого фантома, из веры, что если бы мама с папой были живы, они окружили бы его любовью и заботой… Веры в то, что любовь и человеческое тепло существуют в этом мире, и у него они были когда-то. Именно поэтому самой первой сильной эмоцией в его короткой жизни стала ненависть. Ненависть к появившемуся вдруг убийце родителей, к человеку, лишившему его детства, любви, тепла. Никогда доселе его так не разрывало изнутри, и никогда еще он не чувствовал себя таким невозможно живым.

Это новое, нахлынувшее с силой цунами ощущение так поразило его, что он долгое время не мог думать ни о чем другом, кроме такого странного, подаренного ему Сириусом глотка жизни. Первый выплеск ненависти стал единственным. Испытать нечто подобное к Хвосту у Поттера уже не получилось, холодный рассудок вновь возобладал над вспыхнувшим вдруг сердцем, возвращая ему состояние спокойного теплого тления.

Однако любой взгляд на Блэка с тех пор вызывал у Гарри неясное волнение. Поттеру казалось, что даже звучание имени Сириуса заставляет его сердце биться быстрее. Ненависти больше не было, была память души об ощущении жизни. Годы спустя, уже поступив в школу авроров и готовя реферат по психологии магглов, Гарри в одном маггловском учебнике нашел такое определение, как «эмоциональный якорь»*, и понял вдруг, что именно «якорем» стал для него Сириус, «якорем», возвращающим способность чувствовать. Но это понимание пришло потом, а тогда — в мрачные военные годы — Поттер еще не знал таких определений. Тогда он сравнивал Блэка скорее с камушком, который периодически падал в спокойные воды его внутреннего мира, вызывая волнение, рябь, движение, так похожие на отголосок настоящего и живого.