Оборотни Его Величества

– Ах ты, нахал! Я говорила, что не буду просить Филарета поставить вам зачеты! С мужем из-за вас, лоботрясов лопоухих, ругалась, теперь с ним еще?! Во! – Кулак трансформировался в кукиш.

– Я не…

– И денег не возьму!

– Я не…

– И амулеты ваши бесовские мне не нужны! Халявы не будет!

– Во! – Не зная, что предпринять, Вилль выставил «Житие» на манер щита.

– А-а… Ты Арвиэль?

– Да.

– Тогда проходи, чего застыл?

Тщательно вытерев ноги о коврик, аватар следом за вдовой прошел в гостиную. Сделав пригласительный жест, женщина замерла на пороге комнаты, будто выжидая, осенит ли язычник себя святым знамением перед красным углом в угоду хозяйке или плюнет туда же. Вилль просто поклонился образам. Похоже, госпожу Добролюбу это вполне удовлетворило.

– Замерз?

– Никак нет. – Вилль отрицательно мотнул головой.

– Как так нет? А ну-ка раздевайся и садись. – Женщина указала на диван, укрытый полосатым пледом.

Спорить было бессмысленно.

Чаем хозяйка не ограничилась, и вскоре перед аватаром дымилась миска наваристого борща с щедрой плюшкой сметаны и свежей зеленью. Из кухни патокой тек аромат печеного мяса и лука. Молодой желудок возликовал так бурно, что даже глуховатая вдова услышала:

– Ты ешь, ешь, не стесняйся. Знаю я вас, служивых: сколько волка ни корми, все одно в овчарню лезет. Вот и наедайся, чтоб не пролез. Готовить-то мне уж не для кого… я так, по привычке, да и студиозусы мужнины заглядывают, по хозяйству помогают.

– Мне очень жаль.

– На все воля Божия, и не нам судить о помыслах Его.

«Хорошо, что не пост», – умилялся служивый, пронзая деревянной ложкой свекольную гладь, подернутую маслянистой пленкой.

После обеда похорошело так, что захотелось свернуться калачиком и уснуть на этом диване прямо под уничижительными взглядами святых. Однако гвардеец мужественно подавил зевок кулаком. Хозяйка, видимо, понимала, что к ней пришли не только из-за книги, и с пытливым прищуром ждала, чинно сложив руки на коленях. Пока аватар ломал голову над вопросом, с чего же начать «дознание», женщина не выдержала:

– Тоже, что ли, душегуба ищешь?

– А?

– Отрок на днях забегал. Высокий такой, чернявенький, лицо светлое. В штатском, но выправка ваша. Расспрашивал, с кем муж мой покойный до смерти встречался, кто к нам приходил.

Ну, пострел, везде поспел!

– Если забежит еще раз, передайте светлоликому отроку, что экзамен он мне будет пересдавать до славицы, – процедил ассистент.

– Ишь ты, сурок[23] какой! – рассмеялась женщина.

– С такими детишками и ежом ощетинишься. Что вы ему рассказали?

– Да нечего рассказывать. Жили мы тихо, никому не мешали, ни с кем не судились, ни на кого зла не держали, да и на нас – никто. Студиозусы разве что на Венедикта обижались, ну так это по чину положено. Они вот заходили, да.

– Кто именно?

– Разве ж я всех упомню! Отроки как отроки. От его архисвятейшества Лаврентия человек приходил за подписью. Прошение Его Величеству хотим подавать, чтобы он взносы на новый храм увеличил.

– Уже одобрено. К первому славицы выстроят.

– Вот и славно! Опять же Венедикт в храме Ивасея Очистителя воскресные службы проводил, так прихожане и домой к нам наведывались: кто с дарами да благодарностью, кто – за успокоением. Соседка заходила полушку одолжить. До сих пор не отдала, да разве ж из-за такой мелочи убивают?

«Из-за меньшего убивают», – мрачно подумал Вилль, а вслух спросил:

– А вне дома господин Венедикт с кем-нибудь встречался?

– Откуда ж мне знать? Добрая жена мужниных дел не касается.

– Значит, ничего?

– Ничего, – пожала плечами госпожа Добролюба. – Мы в Белом Ключе привыкли к скромной жизни. На войне вот замараться довелось, но мы об этом вспоминать не…

– Белый… Ключ?.. – «Ключ, ключ», – были последние слова умирающего. Тогда все решили, что он имел в виду отобранный грабителем ключ от сейфа, и иных вариантов не рассматривали. Все казалось очевидным. Никто и не вспомнил о другом значении этого слова. Та-ак…

– Это в Еленьградской губернии, далековато от столицы будет. Белый Ключ в самой глуши затерян. С трех сторон леса, с востока – река Елень. Как сейчас дела обстоят, не знаю, а тогда в село почти никто не заезжал, а уж не уезжал – тем более. Жили чем Бог пошлет: охотились, по грибы-ягоды ходили, на еленьском берегу коз пасли, хлеб из древесной муки пекли, пряли, ткали, из болота добывали железную руду. Венок-то по отрочеству подмастерьем у кузнеца был, сам думал в будущем дело перенять, да отец Теофан сперва его через Бога к смирению склонил и имя новое подсказал, а потом – меня…

– К-кто?!

– Отец Теофан Улесс, жрец белоключинский. При нас жрецом был, а сейчас его в живых-то наверняка нет.

Если бы Вилль не сидел, упал бы, где стоит. Как наяву, перед глазами нарисовался день экзамена:

«Теофан Улесс. Некромант из моего родного города. Он убивал людей, прикрываясь саном».

«Грех-то какой…»

И – отстраненно-задумчивое лицо Венедикта, блуждающего по закромам памяти.

Силой воли гвардеец сбил гуляющие мысли в относительно плотное стадо. Хотя по внутреннему состоянию это, скорее, была отара.

– Как выглядел жрец Теофан? Высокий, крепкий, темноволосый да кареглазый?