Оборотни крепости ЭР - 5 (СИ)

Принесенные отчимом книги вызывали глухую тоску и ожесточение, а больше занять себя в маленькой комнатушке, с небольшим зарешеченным окном было совершенно нечем. К тому же привычка рисовать ощущалась, как голод и жажда, и не давала девочке покоя целыми днями. Пока однажды Дашэ не сообразила, что для рисования не обязательно нужны карандаши и краски, раз в камине остались угли, даже без бумаги можно обойтись, ведь можно рисовать на стенах. Но горький опыт научил девочку осторожности, и отвернув гобелен, за который удрал оживший чудесным образом мышонок, она взволнованно нанесла первый штрих на свою новую картину. И хотя раньше она рисовала очень поспешно, торопясь скорее задержать на листе и увидеть в готовом рисунке свою задумку, теперь, понимая, что это ее спасение от тягучих мрачных часов, Дашэ рисовала очень медленно и тщательно, обдумывая каждую мелочь, стирая осыпающиеся угольные линии. И вот на стене возник залитый солнцем просторный луг, по которому свободный ветер гнал травяные волны. Прикасаясь к рисунку, Дашэ почти ощущала сочный утренний запах травы и ветра, какими она их помнила, когда ездила с отцом к бабушке с дедушкой, на их маленькую ферму у подножия гор. И вот за лугом возникают горы, заросшие темным лесом. Каждый день Дашэ смотрит на свою картину, исправляя ее, добавляя незначительные штрихи: то камень у тропинки, то бабочку, порхающую над цветком, то кузнечика на травинке. Угольный рисунок слишком груб, изображение на нем не становится живым, как надеялась девочка. И лишь прикасаясь к картине, она всем сердцем чувствует, что целый огромный мир живет и дышит, приблизившийся к ней и отделенный от нее черными линиями на побеленной стене. Утром, не рискуя быть застигнутой за рисованием матерью, приносящей завтрак, Дашэ тихо лежала на своем топчане и смотрела сквозь решетку на окне на кусочек серого неба и прислушивалась к звукам с первого этажа дома. Детский плач (ей даже не сказали, кто родился у ее матери, братик или сестричка), монотонный голос отчима, звон посуды, все это было чужой жизнью, от которой она была отделена, как детеныш пантеры, которую она видела, когда в своей старой жизни ходила с родителями на ярмарку и видела кочевой зверинец. Худой и печальный, зверь лежал в клетке и также безразлично наблюдал за кипением жизни вокруг. Внезапно, воспоминание о пантере показалось Дашэ очень важным, настолько же значимым, как и идея с рисованием картины на стене. Поэтому, едва дождавшись ухода матери, уносящей грязную миску, Дашэ кинулась к своей картине, и под ее легкой рукой стремительно возникла пантера, глядящая на луг. Сначала Дашэ нарисовала точно такого же худого детеныша, как видела в зверинце, и какой она ощущала себя, запертую в мрачной мансарде. Но, если обычно она подправляла лишь незначительные детали своих картин, пантера не давала девочке покоя. Ей все время хотелось сделать ее … свободной. Поэтому снова и снова безжалостно стирая старые линии, Дашэ изменила чахлого малыша на молодого и крепкого зверя. Удивительное дело, юная художница видела в нарисованном звере не сказочного друга, как в изображенных в детстве зверушках. Она рисовала в виде пантеры себя, выбравшуюся на волю, глядящую на стелющийся под ноги луг и готовую бежать вдаль, к горам, где обязательно есть место, где ее ждут настоящие друзья, семья, близкая ей по духу, каким был ее покойный отец. И чем крепче и красивее становилась нарисованная пантера, тем здоровее и сильнее становилась сама Дашэ, кожа которой поблекла без солнечного света, а руки и ноги стали слабыми без активного движения. Теперь же, видя во снах каждую ночь, как она, превратившись в чудесного зверя, бежит по солнечному лугу, сминая сильными лапами душистые травы, она просыпалась бодрой и полной сил, ее мышцы становились крепче, а кожа сияла не во сне, а в настоящей жизни. Иногда лежа в ночи без сна, Дашэ думала, что ей совсем не хочется оставаться человеком и возвращаться в серую каморку, а хочется бежать, бежать под солнцем и под луной, и чтобы ее светлые волосы навсегда превратились в белую шерсть сильного зверя, которого никто не посмеет удержать взаперти тонкой деревянной дверью и хлипким замком.