Я училась с восторгом, еще и скунса припахивала, хотя он поначалу пытался удрать повыше и оттуда материл меня на своем скуньсем языке. Я уже без перевода примерно понимала, что пацан всю жизнь прожил в улье и сельва ему ни в одно место не уперлась, гулять по ней добровольно он не собирался.
А потом его там, наверху, чуть не сожрала кунежулица — этакая помесь куницы и жужелицы, и мохнатый комок нецензурного цоканья живо понял, что уроки выживания никому не помешают. До улья мы еще когда доберемся, а голодные хищники уже здесь.
Карл меня даже вкусные яблочки научил добывать! Главный секрет был в том, чтобы покормить жор-дерево достаточно крупной тушей какого-нибудь зубоногого оленя в нужный момент — когда на нем один или даже несколько почти созревших плодов.
Сожрав подношение, растительный хищник через пару часов растворял добычу в стволе и впадал в некое весьма условное оцепенение, направляя все питательные вещества в плоды, краснеющие на глазах.
И вот тут надо было не зевать. И того. Сорвать яблочко.
Кстати, дерево не особо и возражало — из объяснений Карла я поняла, что плод нашпигован мелкими семенами, которые не перевариваются в желудке и выходят из организма угостившегося вместе с естественным удобрением. Во как!
Короче, несмотря на постоянное беспокойство о своих, несмотря на тараканов Карла, которые периодически маршировали по его нахмуренному челу, когда он думал, что я на него не смотрю, несмотря на опасность и напряжение, впервые в этом мире мне было так хорошо. Я по этому поводу слегка поугрызалась совестью — ребята-то там в плену, а я тут… но долго угрызаться не вышло.
Даже скунс, взявшийся после кунежулицы вонять на любой подозрительный шорох, не мог испортить мне настроения.
Гнездо в развалинах медоед устроил себе знатное. Даром, что мужик. Уютная нора, крепкая, чистая, сухая… под воздействием своей собственной зверюги я как-то незаметно отучилась ценить вещи, мебель и прочие изыски цивилизации. Ну разве что против камина не возражала, так он здесь был.
И постель была, точнее, огромное ложе из отлично выделанных шкур какой-то зверушки, похожей на гигантского песца в крапинку. Поневоле, при одном взгляде на нее закрадывались самые фривольные мысли.
Самое смешное, что мысли эти пришли не только ко мне, более того, в мою голову они вообще завернули с изрядным опозданием.
Карл устроил в соседнем отнорке белка, которого категорически отказался пускать в святая святых, ибо «опять непонятно чего пересрется, а мне потом лежку менять?!» И вошел в комнату, когда я уже разожгла огонь в камине и уже вынула из него свою фирменную сковородку с жареным попугаем. Запах… ммммм!
Не знаю, что Карл в этот момент сделал со своими тараканами. Может, они сами резко выпали в осадок от запаха нормальной еды и ощущения удивительного домашнего уюта. Но когда я обернулась мужчине навстречу и улыбнулась…
Сковородку я еще успела, не глядя, сунуть куда-то в сторону. А дальше началось такое… тако-ое!
Это я про свою развратность была преувеличенно-высокого мнения. Ибо на шкуре в свете камина этот чокнутый медоед устроил мне оргию, каких я даже в контрабандной немецкой порнографии не видела.
— Моя… к пустотнику все! Моя!
А у меня тоже словно крышу снесло. Ну не знаю, не знаю! Гормональный шторм течки давно схлынул, так чего меня тянет к этому местами угрюмому и обтараканеному с головы до ног парню, словно он натурально медом намазан?! Вроде не красавец, не весельчак, не галантный кавалер, и вообще. Ворчит часто. Поучает.
А вот тянет же… мое, говорит, ишь ты… сам он… мое!
Я в нем растворялась, в какой-то момент переставала чувствовать свое тело, оно у нас словно общее становилось, и… блин, не умею я красиво говорить. Я детдомовка, а не принцесса.
Но мне с ним так хорошо было, так надежно, тепло! И не только в постели — а просто.
Хотя в постели про тепло — это я мимо. В постели было ГОРЯЧО!
И руки у него горячие, и поцелуи, и… да я вспыхивала мгновенно, даже когда он на меня просто смотрел, а когда к себе протягивал… ммммм…
Вот никому не отдам… никому… у меня будет настоящая семья… ребята, я и мой медоед.
Утро началось с того, чем закончился вечер. Кто бы возражал, да только не я!
Между прочим, Карл еще спал, когда я открыла глаза, и целый час, наверное, просто тихонько лежала рядом. Ни о чем не думала. Любовалась.
Чем? Да сама не знаю. Всем. Нос у него… такой нос, прямо нос-нос! И брови чуть вразлет, густые и пушистые, если лего-о-онечко пощекотать мизинчиком, он ими ужасно смешно начинает шевелить во сне. и губы пухлые, четко очерченные, как я люблю.
Я вспомнила, как переливались медовые блики на сильных, упругих мышцах, не выдержала и тихонечко сползала к камину — разожгла огонь и нырнула обратно к Карлу под бочок — любоваться дальше. И тихонечко трогать. И гладить. И щекотать, когда совсем невмоготу стало просто лежать и смотреть!
Ну и дощекоталась, короче.
— Ты чего хулиганишь? — сонно спросил мгновенно перекатившийся по теплому меху мужчина, поймав меня поперек туловища и прижав лопатками к пушистому и мягкому.