Оборотни тоже смертны

Словом, все было очень обычно. Но вот последний из допрашиваемых (разумеется, Сухих говорил с каждым по отдельности), бывший лейтенант Красной армии, а ныне унтер-офицер 12-й восточной роты Мальцев, изложив все, сделал паузу.

– Только тут вот такое дело. Мы ведь не сами ушли. Если уж все честно, нам помогли.

– И кто же?

– Наш командир роты, обер-лейтенент Мильке. Мы тогда станцию охраняли. Он, значит, подошел ко мне, так, чтобы никто не видел. Говорит, дескать, я, Мальцев, давно за тобой наблюдаю. Как вы с Брянцевым шепчетесь. Не дурак, понимаю, что вы удрать хотите к партизанам. Так вот, я вас пошлю сейчас с тремя пленными – и уходите, куда хотите… А не уйдете, так за вами не только я наблюдаю. У меня, дескать, на столе рапорт вашего взводного. По нему я вас должен в гестапо сдать… Я малость ошалел от такого. Мильке мне подробно объяснил, как из города выбраться, чтобы на посты фрицев не нарваться. И ведь не обманул: все посты мы обошли именно так, как он указывал. Пришлось поползать на брюхе, но выбрались все-таки.

– И вы вот так поверили вашему командиру? – недоверчиво спросил Сухих.

– А что нам оставалось? Лейтенант Козин – это наш взводный – на нас и в самом деле очень нехорошо смотрел. Явно подозревал. Да мы и в самом деле давно хотели. Только ведь за нами хорошо присматривают. К тому же мы рассудили: если с пленными уйдем, нам больше будет веры. А когда еще такой случай представится?

Сухих задумался. Ситуация была неординарная. Он знал про то, что «восточники» нередко переходили к партизанам. Иногда даже целыми группами. Бывало, при этом они убивали своих командиров. Случалось, приводили их партизанам в качестве подарка. Но чтобы командир сам предложил своим бойцам податься в лес… О таком слышать не приходилось. Тем более что отвечать за побег солдат придется именно командиру. В любой армии и своих-то офицеров за дезертирство подчиненных не гладят по головке. А уж что говорить о «восточниках», то есть чужаках для немцев? Интересно. Возможно, это игры ГФП. Но как-то уж слишком грубо. Умнее было бы подстроить условия для побега, не засвечиваясь. Вариантов для этого множество. А может… это какие-то дела наших? В Белоруссии ведь еще в сорок первом было создано подполье, но немцы его довольно быстро разгромили. Не исключено, что какие-то люди, пошедшие по заданию подполья служить немцам, были не раскрыты и в итоге «зависли» без связи со своими. И теперь пытаются эту связь восстановить. Надо проверить.

– Ваш обер-лейтенант просто так предложил бежать? Или какие-то условия выставил?

– В том-то и дело, что выставил. Он так сказал: передайте партизанскому командиру, или кто там у него главный по разведке, что я хочу с ним встретиться. И объяснил, как это организовать. Заставил меня три раза повторить. Сказал же он вот что. Недалеко от Слонима есть деревня Костровичи, нет в ней ни немцев, ни полицаев, только староста. Там живет бабка Макаровна. Надо ей сказать, что от штабс-капитана, он на следующий день придет. Она и место встречи объяснит.

Становилось еще интереснее. Попытка ГФП захватить кого-то из партизанских командиров? Или все-таки чье-то желание выйти на связь с партизанами?

– А кто он, этот Мильке? – спросил Сухих.

– Русский. Ничего такой командир. Строгий, но справедливый. О политике когда говорит – это ж ему положено, – то излагает все правильно, как там у фрицев принято. Но именно только как принято. Вон тот же Козин, когда заговорит о политике, так его при слове «Сталин» просто корежит от ненависти. А этот… Как учитель, который урок объясняет. И вот еще что. Он настоящий немецкий офицер. В смысле, не «восточник». У нас ведь в роте есть немцы – и офицеры, и фельдфебели. Вот и он из них. Ходят слухи, что он из белых.

Больше ничего интересного Мальцев сообщить не мог. С его слов выходило, что этот Мильке был человеком, что называется, себе на уме.

Отпустив Мальцева, особист надолго задумался. Но, ничего не придумав, отправился докладывать командиру.

Асташкевич был не менее озадачен.

– Случалось, выходили с нами на контакт всякие бургомистры и прочие. Слыхал я, что в других отрядах со словаками[37] связи устанавливали. Да и к партизанами они переходили. Но чтоб вот такое… Может, он и в самом деле какой-нибудь наш разведчик? Или, наоборот, это провокация фрицев?

– Я над этим думал. На разведчика не похоже, разведчик искал бы выход на нас через жителей. Так безопаснее. Провокация? Это может быть – с целью выманить кого-нибудь из нас и прихватить. Но тоже не складывается. Они ведь должны понимать, что мы отнесемся к такому делу с большим недоверием. На месте фрицев, задумай я такую провокацию, действовал бы от имени какого-нибудь немца-антифашиста, но уж никак не от офицера вермахта русской национальности.

– И что предлагаешь?