Оборотни в эполетах

Впрочем, порой в прислуги устраивались и воровки с поддельными паспортами, выглядевшими вполне убедительно. Одна такая, неплохо владевшая ремеслом кухарки, за несколько лет обворовала около сорока квартир. Это была простая крестьянка Новгородской губернии, но очень красивая и умевшая втереться в доверие (по полицейской характеристике, «кроткая и застенчивая на вид, в простом крестьянском платье»). Поймать ее было тем труднее, что она не водилась с питерским криминалом, а после каждой удачной кражи уезжала из столицы подальше, там и сбывала все похищенное. Взять ее в конце концов взяли, но так и осталось неизвестным, были ли у нее сообщники, сама она никого не выдала.

Поймать (или хотя бы «отличить») мнимых нанимателей от настоящих было чертовски трудно – у них в конторе по найму паспорт не требовали, можно было назваться хоть князем…

Правда, и «настоящая» прислуга, не внедренная ворами, частенько воровала у хозяев, точнее, у хозяек, в основном по мелочам – ленты, кружева, платочки, воротнички, отрезала от штук материй по несколько аршин. Однако порой горничные «работали» с нешуточным размахом…

В 1868 году не кто иной, как супруга церемониймейстера императорского двора Дурасова, обнаружила, что у нее из шкатулки пропали бриллианты на сумму 70 тысяч рублей – по тем временам деньги огромные. В полицию, конечно, было заявлено моментально, но Дурасова и ее муж не подозревали никого из прислуги, считая кражу делом рук посторонних мазуриков. Менее всего подозрений у хозяев вызывала личная горничная Дурасовой семнадцатилетняя Полина (Аполлинария) Петрова – они взяли ее в дом совсем девочкой, дали некоторое образование, обучили хорошим манерам и считали чуть ли не членом семьи.

Вот только полицейские агенты очень быстро отыскали в ссудной кассе (вполне приличном заведении, никак не связанном с криминалом) все до единого бриллианты, заложенные туда неким молодым человеком, в котором вскоре опознали лакея из дома Дурасовых Василия Соловьева. Ну, взяли, допросили. Лакей особенно долго не запирался. Оказалось, что бриллианты «попятила» как раз Полина…

Здесь снова начинается дамский роман в мягкой обложке. Полина в означенного Соловьева влюбилась по уши – и довольно быстро позволила ему, как писали романисты тех времен, сорвать цветок невинности. В результате чего забеременела – и, стремясь избежать позора, стала требовать от возлюбленного, чтобы тот на ней женился. Васька оказался парнем ушлым: сначала уворачивался как мог, потом поставил ультиматум: женится он только в том случае, если Полина «для обеспечения их будущей супружеской жизни» украдет у хозяев деньги или драгоценности не менее чем на тысячу рублей (на большее его фантазии, словно у Шуры Балаганова, не простирались). Вот Полина, видя себя в безвыходном положении, в конце концов и решилась… Васька оказался не таким уж и ушлым: стоившие 70 тысяч бриллианты он заложил всего за две с половиной.

«Сладкая парочка» отделалась довольно легко благодаря тому самому либерализму, о котором не раз уже в нашем повествовании говорилось. Полина, беременность которой уже видна невооруженным глазом, со слезами на глазах излагает свою романтическую историю, адвокат разливается соловьем, присяжные и публика растроганы… Одним словом, подсудимые отделались работным домом – Василию, как организатору и подстрекателю, дали 15 месяцев, а Полине – вообще всего восемь… В прежние, николаевские времена им пришлось бы, нет сомнений, гораздо хуже.

Порой не ударяли в грязь лицом и дворники, которых не следует считать тупыми пьянчужками, подобными герою известного романа и кинокомедии «Двенадцать стульев». Однажды в доме богатой вдовы тайного советника вспыхнул пожар, причем довольно интересный: загорелась кладовая, где хранились дорогие и роскошные меха хозяйки – шубы, ротонды (нечто вроде накидки без рукавов), бархатные мантильи (тоже род накидки) и другие ценные вещи, помимо одежды.

Прежде чем с огнем справились, кладовая выгорела дочиста – и представлялось несомненным, что все вещи, в первую очередь меха, погибли. Однако кто-то из полицейских сыщиков по каким-то деталям заподозрил неладное… Началось негласное следствие. Закончилось оно обыском, при котором все меха и прочие «погибшие в пожаре» ценности были обнаружены на квартирах жены старшего дворника и его родственницы (она же и любовница младшего дворника). Два эти организма и ограбили дочиста хозяйскую кладовую, а потом спалили ее дочиста, рассчитывая, что полиция не догадается… Не прокатило.

Вот, кстати, о поджогах. Они были широко распространены и в столицах, и в деревнях. Существенная разница в одном: деревенские подпаливали дома односельчан из мести, сводя разные старые счеты. А городские поджоги несли исключительно корыстные цели.