Оборотни в эполетах

Однако во времена Николая I как-то гораздо более серьезно относились к принципу «вор должен сидеть в тюрьме». Ни присяжных, которых легко разжалобить, не было, ни либеральных адвокатов, ни сентиментальных дамочек, ломившихся в зал суда, как на премьеру модного спектакля. Столоначальника, правда, оставили в дворянстве, но чина лишили и сослали в Сибирь, справедливо рассудив, что лото там нет, а значит, хитромудрие свое применить будет негде…

Случались и похищения детей – но отнюдь не ради выкупа (российская криминалистика такого преступления, как похищение людей ради выкупа, не знала совершенно). Причины порой были где-то даже и романтические. Вот характерный пример.

В Петербурге, на Песках, трехлетний карапуз гулял с братишкой немногим старше его. Вдруг появилась дама в коляске, подхватила трехлетнего малыша и быстро укатила. Сыскная полиция сработала оперативно: очень быстро ребенка нашли и вернули родителям, а дамочку повязали. Обнаружился сущий дамский роман а-ля Донцова. Дамочка оказалась содержанкой некоего богатого господина. Связь была многолетняя, родился даже ребенок, которого мамаша без ведома отца сдала в воспитательный дом (то есть тогдашний детдом). Богатей (человек, должно быть, в чем-то порядочный) хотел не просто и далее посещать содержанку, а регулярно видеться со своим ребенком. Какое-то время дамочка врала: ребенок, мол, в деревне, на воспитании, в хороших руках… Однако отец в конце концов поставил вопрос ребром: либо он своего сына наконец увидит, либо мамаша окажется на улице и в жизни больше ни копейки от него не получит. Дамочка кинулась в воспитательный дом, но там ей категорически заявили: согласно правилам, отданные в воспитательный дом дети назад не возвращаются, о чем сдающих предупреждают заранее. Вот запаниковавшая куртизанка и решила украсть первого попавшегося, подходящего по возрасту ребенка и выдать его за своего – тем более что отец его никогда не видел. Ну точно, дамский роман в мягкой обложке… Как назвала бы его Донцова, я судить не берусь. Наверняка как-нибудь красиво…

А вот другого ребенка, похищенного в 1875 году, так никогда и не нашли, как ни усердствовала полиция…

В большом ходу была и афера с мнимым «наймом прислуги». В то время давненько уже существовали вполне легальные и добропорядочные посреднические агентства, куда кандидатки в прислуги и обращались – а хозяева приезжали и присматривали себе подходящую.

Тактика была одна и та же: в контору обращался элегантный барин (или элегантная дама, а то и «супружеская пара»). Выбрав подходящую кухарку, горничную или служанку, «наниматели» забирали у нее паспорт, усаживали в экипаж и везли «к себе». По дороге останавливались у какой-нибудь лавочки и посылали новонанятую прислугу за парочкой лимонов или, скажем, за полуфунтом конфет – в общем, за какой-нибудь мелочью, на покупку которой давали деньги. Выйдя с покупками на улицу, прислуга обнаруживала, что экипажа с «нанимателями» и след простыл…

Весь интерес был в «чистом», настоящем паспорте обокраденной. С ним в какой-нибудь богатый дом устраивалась сообщница воров – и, как легко догадаться, улучив момент, скрывалась с чем-нибудь ценным.

Порой кончалось еще грустнее – когда приезжал один «барин». Привезя якобы к себе домой, а на деле на очередную ненадолго снятую квартиру, насиловал жертву и улетучивался. Большинство пострадавших (значительную часть из них составляли крестьянские девушки из ближних деревень, приезжавшие в столицу на заработки и впервые в жизни оказавшиеся в городе) согласно нравам того времени считали жутким стыдом и позором заявлять о таком в полицию. Правда, приходилось подавать заявление о краже или (как поступали особенно стыдливые) о «потере» паспорта – без него в те времена жилось даже неуютнее, чем сейчас, беспаспортных отправляли на нары, а потом, проверив, не водится ли за ними криминальных грехов, отправляли по этапу под полицейским конвоем в то место, которое попавшийся называл местом своего постоянного жительства. (Прописка существовала совершенно в нынешнем виде, причем две столицы были «режимными городами» с дополнительными строгостями по этой части. Было еще и присовокуплявшееся к основному наказание – запрещение жить в Москве и Петербурге. Подобная практика существовала и в других европейских столицах, а также в крупных городах. Один из рассказов Я. Гашека так и начинается: вору Петличке было запрещено жить в Праге, по этой причине он и стоял на перекрестке двух оживленных пражских улиц.)

Гнусный рекорд поставил некий, как он именуется в полицейских протоколах, «чухонец» – вероятнее всего, финн, «чухонцами» тогда чаще всего звали именно финнов. Этот сажал очередную невезучую девушку на поезд под тем предлогом, что везет в свое загородное имение, высаживал на какой-нибудь маленькой станции, заводил в лес и там насиловал. В конце концов нашлась все же особа, решившаяся дать показания. Когда чухонца взяли, выяснилось, что до того он успел отобрать паспорта не менее чем у тридцати дурех и каждую изнасиловал…