Обожание

К десяти я сделала для них и с ними все, что могла. Накачанная лекарствами Фиона дремала у себя в комнате. Франк поужинал. Он так явно осуждал меня и негодовал, что я не решилась зайти пожелать ему спокойной ночи. Если бы я только могла почитать ему на ночь! Но он больше не желал слушать сказки… Если бы он разрешил приласкать его… если бы мы устроили шурум-бурум,как когда-то (мы катались по ковру, как борцы вольного стиля, чем безумно раздражали Михаэля)… но он не хотел. Франк перестал быть ребенком — ему исполнилось одиннадцать. А в одиннадцать ты слишком большой для шумных игр с матерью.

Как должна вести себя мать с сыном-подростком, лишившимся отца? Как пробить стену молчания и коснуться его души? Как утешить мальчика, как вселить в него уверенность, если больше не можешь обнять его и прижать к груди, если он уворачивается даже от легкого поцелуя на ночь?

ЛАТИФА

Если меня снова не перебьют, скажу, что, когда мать принимает у себя любовника, она не наладит отношений с сыном. Я потрясена, ваша честь, тем, что узнала тут о поведении французских матерей. Эта Эльке и эта Вера, они ведь все портят, для меня и моих подруг такое немыслимо — мы носим наших мужей на руках, делаем все, чтобы поддержать семью, а они сами ее рушат, а потом удивляются! Мы с тяжелым сердцем наблюдали, как замыкаются в себе и угасают наши мужья, потому что здесь, во Франции, они не мужчины, а эти нарочно гонят своих мужчин! Да будь у Касима отец, он никогда не попал бы в тюрьму, так-то вот, я говорю чистую правду и, что бы ни сделал Касим, я люблю его также сильно, как ваша матушка любит вас. Матери любят своих сыновей, ваша честь. Но мальчик без отца — что твоя петарда с зажженным фитилем — неминуемо взорвется.

ЭЛЬКЕ

Да, Латифа. Нашим сыновьям на роду было написано сойтись. И они сошлись — на наше общее несчастье. Но в то время, о котором я говорю, они еще не были знакомы.

ЛАТИФА

Как это не знакомы? Вы же поклялись говорить правду, мадам! Ваш Франк не знает моего Касима?

ЭЛЬКЕ

Мы рассказываем эту историю для судьи. Понимаете? Сначала одно, потом другое — все по порядку.

ЛАТИФА

А-а-а, я поняла. Сначала одно, потом другое. Они еще не знакомы, Касим и Франк, они еще не родились. Тогда послушайте, прошу вас: мой муж переехал жить в средний город в 60-х, это было до того, о чем вы сейчас рассказываете значит, сейчас моя очередь, и я не понимаю, почему никто мне не сказал, нехорошо.

Хасану тогда было двадцать четыре года, и у него были красивые черные усы и черные глаза, блестящие, как ночной костер в пустыне. Я знала его всю свою жизнь — он мой двоюродный брат, в четырнадцать лет я была влюблена в Хасана, обожала его, он не умел ни читать, ни писать, но знал наизусть много стихов, и я слушала их, и щеки у меня горели: Сегодня она взяла в плен мое сердце, / Газель, пришедшая с Арафата. / Подруги шли вместе с ней, / К колодцу, медленным шагом. / И платье ее было из чистого шелка, / Из пестрого шелка, / И бусы блестели на шее. / Как забыть мне мою газель?/ Она — моя жизнь… [5]Когда в один прекрасный день отец отвел меня в сторону и сказал: «Латифа, мы с братом решили, что ты выйдешь замуж за Хасана, это хорошая партия…» — мое сердце от счастья забилось в груди, как испуганный козленок. Но отец продолжил: «Ты знаешь, в какой нищете мы живем, жизнь сурова, слишком сурова, дела идут даже хуже, чем после войны, поэтому, когда вы с Хасаном поженитесь, он уедет во Францию делать шины, потому что все французы в том городе делают военные самолеты, а людей, чтобы делать шины, не хватает. Надолго он там не задержится — заработает денег для семьи и вернется, а ты пока будешь жить с его родителями…»

Не беспокойтесь, ваша честь, я не стану утомлять вас деталями, но накануне отъезда Хасана во Францию — я уже переселилась к его матери — он пришел попрощаться и вынул из джеллабы [6]изумительный нож, длинный и очень острый, с рукояткой, сделанной из козьего рога. Посмотри, сказал он, этот нож живет в моей семье больше ста лет, я получил его от отца, а он — от своего. Доверяю его тебе, Латифа, этот залог моей любви будет когда-нибудь принадлежать нашему сыну.

И он уехал.

НОЖ

Твердой и уверенной была рука, воткнувшая меня в тот день в живот Космо: казалось, мастер сделал его по мерке той ладони. Такая удобная хватка, ваша честь, не слишком жесткая, но и не вялая. Нет ничего противнее потной ладони, дрожащей руки, которая еще не решила, что будет с вами делать и будет ли вообще. Та рука не была ни влажной, ни скользкой, ее облегала перчатка из розового шелка — такого тонкого, что я чувствовал, как напрягаются мускулы… В руке ужасно много мускулов…

ЛАТИФА

Прошу вас, ваша честь, прикажите этому Ножу замолчать! Его очередь давать показания подойдет еще очень нескоро!