Обращаться с осторожностью

На верху лестницы стоял мужчина, которого я помнила по новостям: Лу Сен-Пьер, президент филиала Американской ассоциации людей с ограниченными возможностями в Нью-Гэмпшире. Будто этого было мало, он имел ученую степень Йельского юридического факультета, получил стипендию Родса и выиграл золотую медаль в плавании брассом на Паралимпийских играх. Он передвигался на инвалидном кресле, сделанном на заказ, и на самолете, который пилотировал сам, чтобы перевозить детей, нуждающихся в лечении, по стране. Его собака-поводырь сидела рядом с инвалидным креслом не двигаясь, пока двадцать репортеров подсовывали ему под нос микрофоны.

— Знаете, чем захватывает этот иск? Он похож на мчащийся поезд. Ты не можешь отвести глаз, хотя тебе не хотелось даже признавать, что существуют такие формулировки. Все просто и ясно: эта тема взрывоопасна. От таких исков по коже бегут мурашки, потому что нам хочется верить, что мы можем полюбить любого ребенка, который войдет в нашу семью, а в реальности оказывается, что мы не можем вот так принять это. Пренатальные анализы сводятся к одной характеристике плода: отклонению от нормы. К сожалению, пренатальное исследование автоматически устанавливает, что родитель не захочет ребенка с ограниченными возможностями и что неприемлемо ему жить с физическими дефектами. Я знаю множество родителей в сообществе глухонемых, кто бы желал появления у них такого ребенка. Инвалидность одного человека — это культура другого.

Его собака гавкнула словно по команде.

— Аборты и так являются щекотливым вопросом: правильно ли уничтожать потенциальную жизнь? Прерывание беременности идет на шаг дальше: правильно ли уничтожать именно эту потенциальную жизнь?

— Мистер Сен-Пьер! — выкрикнул репортер. — Что насчет статистики, которая говорит, что воспитывать ребенка с ограниченными возможностями тяжело для брака?

— Что ж, я согласен. Но есть и статистика, что не менее тяжело воспитывать ребенка-гения или суперзвезду атлетики, а ведь врачи не советуют прекращать такую беременность!

Интересно, кто же подтянул кавалерию — скорее всего, Гай Букер. Поскольку технически это был иск о врачебной ошибке, он не стал бы приглашать другого адвоката, кроме работников своей фирмы, для защиты Пайпер, но он устроил эту импровизированную конференцию, чтобы увеличить свои шансы на победу.

— Лу, вы будете свидетелем в суде? — спросил репортер.

— Я это делаю сейчас, перед всеми добропорядочными людьми, — словно проповедь отчеканил Сен-Пьер. — И я буду говорить в надежде, что смогу убедить остальных больше никогда не подавать в суд Нью-Гэмпшира, нашего великого штата, такие иски.

Отлично! Я проиграла дело из-за парня, который даже не был свидетелем защиты. Я поплелась обратно в здание суда.

— Кто это говорит? — спросил охранник, растаптывая окурок ботинком. — Тот карлик?

— Это маленький человек, — поправила я.

Охранник недоуменно посмотрел на меня:

— А я разве не так сказал?

Дверь захлопнулась за ним. Я уже замерзала, но подождала, пока он не зайдет внутрь: не хотелось поддерживать разговор весь путь вверх по лестнице. Как раз по такому скользкому склону мы с Шарлоттой и танцевали. Если можно было прерывать беременность у плода с синдромом Дауна или НО, что насчет прогресса в медицине, когда можно увидеть потенциально красивую внешность ребенка или уровень сострадания? Как насчет родителей, которые хотели мальчика, а ждали девочку? Кому разрешалось устанавливать норму для согласия или отказа?

Как бы больно мне ни было осознавать это, Лу Сен-Пьер был прав. Люди всегда говорят, что будут обожать любого ребенка, который у них родится, но это не обязательно так. Иногда все действительно зависело от конкретного ребенка. Должна быть причина, по которой светловолосые голубоглазые младенцы уходили в приемные семьи, как спелые персики, а дети с кожей другого цвета или с ограниченными возможностями оставались в приютах на долгие годы. Что люди говорили и что делали — совершенно разные вещи.

Джульет Купер сказала предельно ясно: некоторым детям лучше не рождаться вовсе.

Как тебе.

Или как мне.

Амелия

Какая бы забота ни обрушилась на меня оттого, что я купалась в лучах внимания отца после того, как он раскрыл мой маленький секрет, она быстро испарилась, когда я поняла, что создала для себя ад. Мне не разрешали ходить в школу, чему я, конечно, обрадовалась, если бы мне не пришлось сидеть в холле здания суда и перечитывать одну и ту же газету снова и снова. Я представляла, что родители поймут, что натворили, и станут вместе заботиться обо мне, как делали с тобой во время перелома. Но вместо этого они так сильно орали в больничном кафетерии, что все врачи смотрели на нас как на участников реалити-шоу.

Мне даже не разрешили навестить тебя во время долгого перерыва на ланч, когда мама ездила в больницу. Наверное, я стала плохим влиянием.