Тогда возможности расстилались перед нами на красной ковровой дорожке. Тогда мы думали о том, что может произойти, а не о том, что может пойти не так. На выходе из ресторана администратор — девушка с оспинами на щеках и пирсингом в носу — дала нам каждому по воздушному шарику.
— А смысл? — спросил Шон. — Их ведь нельзя взять с собой на борт.
— Не у всего есть смысл, — ответила я, беря его под руку. — Живи моментом.
Амелия проделала дырочку там, где был завязан шарик, и втянула гелий. Потом ослепительно улыбнулась нам.
— Привет, родители, — произнесла она тоненьким и пронзительным голосом, как у жевуна из «Волшебника из страны Оз.
— Одному Богу известно, что там…
— Брось, мам, — пропела Амелия. — Это гелий.
— Я тоже хочу, — сказала ты, и Амелия взяла твой шарик и показала, как вдохнуть.
— Вряд ли им стоит вдыхать гелий…
— Живи моментом, — улыбнулся Шон и проделал то же самое со своим шариком.
Они все заговорили со мной комедийными голосами, как птичий хор.
— Давай же, мама, — сказала ты. — Попробуй!
И я последовала их примеру. Гелий немного обжег горло, когда я сделала большой глоток. Мои голосовые связки загудели.
— Может, все не так уж плохо, — пропищала я.
Мы спели «Row, Row, Row Your Boat». Мы прочитали молитву «Отче наш». А когда мужчина в деловом костюме спросил Шона, знает ли он, где выдают багаж, Шон сделал глубокий вдох из своего шарика и сказал: «Идите по дороге из желтого кирпича».
Я не могу припомнить, когда еще так смеялась, как в тот день, или чувствовала себя такой свободной. Возможно, дело в гелии, который будто сделал меня легче, позволяя закрыть глаза и улететь в Орландо без всякого самолета. Или же то, что, несмотря на все наши слова, мы не были самими собой.
Четыре часа спустя у жюри все еще не было вердикта. Шон уехал в больницу навестить тебя и позвонил сообщить, что возвращается, а заодно спросил, есть ли какие-то новости. Амелия строчила хокку на белой доске в конференц-зале.
Я направилась в туалет в третий раз после окончания слушания. Мне не нужно было в туалет, но я включила воду и плеснула себе в лицо. Я повторяла себе, что все не так уж важно, но, конечно, обманывала себя. Нельзя довести семью до краха впустую, пройти через такое безрезультатно будет просто катастрофой. Если я начала этот иск, чтобы успокоить совесть, как я могла смириться с решением, если буду испытывать лишь еще большую вину?
Я вытерла лицо насухо и промокнула свитер. Бросила полотенце в корзину, когда в одной из кабинок нажали на смыв. Дверь открылась, и я отошла от раковины, случайно врезавшись в человека, который пытался выйти.
— Простите, — сказала я и тут же поняла, что передо мной стоит Пайпер.
— Знаешь, Шарлотта, — тихо сказала она, — и ты меня прости.
Я молча смотрела на нее. Из всех возможных перемен я заметила, что от нее пахло совершенно иначе. Она сменила парфюм или шампунь.
— Значит, ты признаешь, что совершила ошибку, — сказала я.
Пайпер покачала головой:
— Нет. Профессионально нет. Но на личном уровне, что ж… жаль, что все между нами закончилось вот так. Мне жаль, что у тебя не родился здоровый ребенок, как ты того хотела.
— Ты понимаешь, что за все эти годы после рождения Уиллоу ты ни разу мне этого не сказала?
— Тебе следовало сказать, что ты хочешь это услышать, — ответила Пайпер.
— Не следовало.
Я пыталась не думать о том, как мы с Пайпер вместе теснились на трибунах катка, читали частные объявления и пытались подобрать друг другу объявления о знакомстве. Мы вместе гуляли, толкая твою коляску, наполняя холодный воздух нашими разговорами, и три мили пролетали незаметно. Я пыталась не думать о том, что считала ее сестрой, которой у меня никогда не было, и что надеялась, будто вы с Амелией станете такими же близкими друг другу.
Я старалась не вспоминать, но помнила.
Внезапно дверь в туалет отворилась.
— Вот вы где, — вздохнула Марин. — Жюри присяжных вернулось.
Она вылетела за дверь, а Пайпер по-быстрому вымыла руки. На обратном пути в зал суда она шла следом за мной, хотя ее ноги были длиннее, и в итоге поравнялась с нами.
Когда мы зашли внутрь, бок о бок, дюжины объективов вспыхнули разом, и я уже не понимала, куда иду. Марин потянула меня вперед за руку. Показалось, что Пайпер шепнула мне «прощай».
Вошел судья, все сели.
— Мадам председатель, — сказал он, обращаясь к члену жюри. — Вы вынесли вердикт?
Женщина была невысокого роста, напоминая птичку с очками, которые увеличивали ее глаза.
— Да, Ваша честь. В деле О’Киф против Риис мы решаем в пользу истца.
Марин сказала мне, что семьдесят пять процентов дел о неправомерном рождении решают в сторону защиты. Я повернулась к ней, и она взяла меня за руку:
— Это ты, Шарлотта.
— И… — сказала председатель, — мы назначим возмещение ущерба в размере восьми миллионов долларов.