Обращение Апостола Муравьёва

Когда вскоре после священника появился Хан, Апостол не удивился. Единственное, что действительно казалось справедливым, вор не соперничал с батюшкой напрямую. Не спрашивал Апостола, о чём говорили, не опровергал доводов, словно и без того знал суть беседы. Они, как два ангела, светлый и тёмный, поочерёдно пытались завладеть им. Но кто из них убедительней, Апостолу придётся решать самому. Тот же чёртов выбор. В нём дело: выбор, как пить дать, вовсе не божий — чёртовый!

— Читаешь? — участливо спросил положенец, кивая на Библию, раскрытую на первой странице Книги Бытия.

— Читаю, — не стал скрывать Апостол, — патлатый загадки задаёт. Хочу сперва отгадать, чтобы не дёргался, а потом послать подальше.

— Это правильно, это поделом, — покивал Хан, протягивая дымящуюся кружку с чифирём.

— Хан, — сделал небольшой глоток Апостол, — всё хотел спросить тебя…

— О чём?

— О куполах.

Положенец, мягко поигрывая телом, беззвучно рассмеялся, затем одним движением стащил футболку, обнажив грудь с блудливой надписью: «Мы пили так, что вытрезвитель плакал»:

— О каких куполах? Об этих?!

— Ты что, Хан? — отшатнулся Апостол.

Храм о шести куполах мог казаться справедливым. Если бы не тело, на которое был нанесён. Будто издали проступал неизвестный истории собор. Масть кололи во времена, когда зэки строго придерживались собственных правил. Когда мазута[55] приравнивалась к высшим ценностям зоны, порой дороже чая, жира, или повидла. Когда близко не существовало китайской туши, когда краской была смесь сажи, сахара и мочи. Когда вместо иглы использовали книжные скобы, заточенные о бетонный пол. Количество куполов набиралось не случайно, но могло и не означать количество лет отсидки. У Хана шесть куполов как раз соответствовали числу отсидок. И хотя купола исполнялись в разное время, «кольщики» считались истинными профессионалами в своём деле. Вопрос «За наколки отвечаешь?» меченым арестантам задавать опасались. Апостолу не раз предлагали стать «кольщиком», но он всегда отказывался. Рисовать на человеческом теле ему претило.

Всё это Апостол знал, не ведал лишь того, что на заре формирования статуса «вор в законе», татуировка воспринималась, как молитва. Если тело — храм, то изображение на нём суть икона, статус же «законника» — аналогия монашескому.

— Об этих, Хан. Если мы рисуем на собственных телах церкви и кресты, то почему ты против религии?

— Эх, Апостол, Апостол, тебе ещё во многом предстоит разобраться. Ты человек крепкий, с понятиями. Когда жил на воле, справно отстёгивал в общак. На киче не сломался, быстро накопил на авторитет, но кто есть воры в законе, не понял. Мы честны, совестливы, принципиальны, но только к своим поблудам, к бродягам. Всем остальным миром мы брезгуем. Купола не дань уважения, наоборот — насмешка над церковью. Пусть менты маракуют, что воры религиозны. Каждый купол очередной срок, но точно так же можно добавлять по голове к телу дракона. Босяки, Апостол, богу не интересны. Он любит покорных — рабов божьих. Помог ли бог кому-нибудь на зоне? Хрена лысого! Никому! Арестанты на зонах только на законных воров надеются. Может, в церквях и есть Бог. Вполне возможно, есть, спорить не стану, но в тюрьме нет бога, есть Вор. Как в церкви чают, мол, перекусим, чем Бог послал, так в тюрьмах уповают на Вора. Что Воры пришлют, как подогреют, такая и жизнь станется. Так-то, сынок, — старый бродяга достал папироску, помял в пальцах, но так и не прикурил. Посидел с минуту, помолчал, вздохнул совсем уж по-старчески, и ушёл, оставив Апостола наедине с пресловутым выбором.

Но Апостол не остался в одиночестве. На его левом плече, свесив ноги поближе к сердцу, примостился белый ангел. На правом, закинув ногу за ногу, устроился ангел в кровавом, в красном. Лиц Марат не различал. Подумав немного, раскрыл книгу. Решил на сей раз действовать основательно, понимая, что нахрапом святошу не взять. Бить надо его же оружием.

Внимательно прочёл Книгу Бытия. Затем отдельно двадцать шестой и двадцать седьмой стихи. Ни тот, ни другой к первому греху отношения не имели. Тогда зашёл с другой стороны, изучив описание греха, во всяком случае, всё то, что по его разумению тянуло на первородный человеческий грех. Досужая сказочка для детей. Но почему с этой книжкой носятся тысячи лет, неясно. Скорее всего, священник дурит голову, набивая цену себе и церкви, изображая, что в нескольких строчках заключён смысл мироздания. Пусть приходит и доказывает. Апостол устал, зол и не прочь кого-нибудь пришибить. Проще прочего на эту роль в одиночной камере подходит собственная тень — трусливое гнусное существо, вобравшее в себя тусклость лампочки. Но чтобы заснуть, нужен бой с тенью, обладающей сверхвыносливостью.