Обращение Апостола Муравьёва

Случай действительно мог попасть в число невероятных. Все этапы жизненного цикла ракетоносца — проектирование, поставка, монтажно-сборочные и пусконаладочные работы и, в завершение, ходовые испытания, охватывались системой качества. Она предполагала прозрачность, прослеживаемость любых процессов, выполнявшихся при создании поезда. Благодаря этому, если определялся брак, можно безошибочно проследить кто, где, когда и почему допустил нарушение действовавших требований. Но уже теперь к наиболее вероятным причинам можно твёрдо отнести недобросовестность единичного исполнителя.

На планёрке начальник поезда нетерпеливо выслушивал предложения. Потенциальные решения обладали долей рационализма, но он раз за разом отвергал все. Когда же дежурный командир расчёта предложил вызвать аварийный вертолёт, оттранспортировать узел на завод-изготовитель, а после ремонта тем же образом вернуть обратно, начальник поезда, не выдержав, рявкнул:

— Семьдесят шесть человек личного состава, а я не услышал ни одной здравой мысли! Есть боевой приказ, враг выпустил по Родине десятки «Першингов», а вы предлагаете мне кастрированные решения. Совсем долбанулись? Сейчас же! Здесь и сейчас! Времени нет, очередная боеголовка летит на Москву… Надо свернуть башку пустоголовым дебилам в их пусковом центре! Ну!!! — возмутился он так, что ближайшие к нему офицеры вздрогнули, — ну…, — повторил уже спокойно, и, как показалось Апостолу, безнадёжно.

Офицеры переглянулись, и взгляды сошлись на Марате, будто на виновнике, но единственном человеке, кто знал решение. О его способностях укрощать технику, в дивизии ходили легенды.

— Разрешите, товарищ начальник ракетного комплекса?

— Слушаю, сержант…

— Две минуты, товарищ командир… Сгонять в ремчасть…

И под изумлённые взгляды умчался. Вернулся с ножовкой и принялся пилить злополучный болт. Работал Апостол, пока не позволил сменить себя. Дефект устранили, и домкрат занял законное место, сержант Муравьёв-Апостол, сопровождаемый молчаливыми лейтенантами, возвратился в кабину локомотива и пристегнулся к креслу машиниста.

Лапы домкратов упёрлись в землю, принимая на себя тяжесть вагона и находившейся в нём боевой ракеты. Рессоры распрямились, вагон приподнялся. Изменился наклон.

Апостол облегчённо вздохнул: лапы правильно приняли вес. Несмотря на герметичность кабины, изолирующей от внешних звуков, просочился гул. В наружное боковое зеркало было видно, как крыша, будто створка невероятной раковины, съехала вдоль стенки вагона. Что происходило снаружи, невозможно увидеть, но Апостол знал признаки благополучного старта. Нарастал рокот. Включились стартовые двигатели, реактивная струя ударила в сопла. Огонь бился в тесной трубе, рвался вверх, обтекая корпус ракеты, и она отошла от контейнера, отклонившись в сторону. Взревело, сработали маршевые двигатели, окутанное копотью зелёное тело, поднялось на огненном хвосте и по изогнутой траектории помчалось вверх. Оглушительный прерывистый грохот, словно гигантская кувалда молотила по гигантской наковальне, заставил вибрировать состав. Лейтенанты замерли, словно взглянули в разверзшиеся врата ада. Рёв, вибрация, тряска, последний громовой раскат. И всё, кончилось. Ракета скрылась.

В кабину пробрался Пересунько, руки его тряслись, в глазах повисли слёзы. Марат, оставшись один на один с многотонной махиной, не подозревал, что старик, учитывая неблагоприятное развитие событий, порекомендовал на место машиниста при боевом запуске именно Апостола. Из всех трёх бригад именно его.

Марат встал и молча обнял старого друга. Клавдия Антоновича прорвало, он, словно мальчик, заплакал на груди помощника. Лейтенанты отвели глаза, не мешая.

— Отбой, — раздалось по громкой связи, — учебно-боевой пуск завершён. Приступить к подготовке срочного отхода. Всем службам занять штатные места.

Лейтенанты засуетились, наскоро сунули руки Марату, поздравляя с пуском, и исчезли. Пересунько внимания не удостоили. В полку не любили слабых. Эти мальчики не делали скидок на критичность момента, на погоны, опыт или славное прошлое.

Вошли второй помощник и подменный машинист. Видно, Пересунько, сослался на недомогание. Дело сделано, Марат отошёл на второй план. Подменный принялся за проверку приборов и подготовку к движению, Апостол, вспоминая переживания Клавдия Антоновича, глядел в окно. Под боевым вагоном, выпустившим ракету, суетились техники, взвод охраны держал оцепление. Марат видел, как водворяется на место крыша вагона. Едва ощутился толчок, домкраты отпустили вагон и заняли свои места. «Ничего не забывают», — подумал, заметив, как люди лопатами уничтожают следы на насыпи. Ему, родившемуся в прямодушной Одессе, стало почему-то неловко от незыблемой пунктуальности.