Обращение Апостола Муравьёва

Драка с тренированным человеком идёт на скоростях, отвергающих логику, мышление попросту не поспевает. Галима металась, умоляя кого-нибудь вмешаться, но никто не слушал. Между тем соперники стали выдыхаться, не собираясь друг другу уступать. Движения сделались замедленными, реакция — запоздалой. В уличной драке, в отличие от кино, нет красивостей, изображаемых каскадёрами. Работает лишь то, что эффективно. Никаких выпадов в прыжках, отчаянных разворотов или кульбитов с ударом ноги в голову. Размазанная по лицу кровь и грязь, всклокоченные волосы, озверевшие лица, запах пота.

Марат, внезапно осознав, что дальнейший обмен ударами пагубен, пропустил очередной хук в нос и почувствовал навалившуюся тяжестью пустоту. Собрав остатки сил, он всей массой накатился на Фонаря, распластался на нём, увлекая вниз. Фонарь падал спиной на оградку, на торчащую кверху опору. В грудь застучалась несносное, злость и желание нанизать соперника на штырь. Но в последний момент сработал спасительный инстинкт, и Апостол неуловимым движением изменил траекторию. Фонарь опрокинулся спиной на проволоку барьерчика, натянутую между опорами. Кожаная куртка разлезлась, как шкурка цитруса. Апостол, оставаясь сверху, зажав коленям ноги противника, замолотил кулачищами Фонаря по лицу, орошая месиво собственной кровью из сломанного носа. Тут то и разрядили обстановку несколько социально активных мужичков, оттащив Апостола, прижав его к полу. Фонаря удерживать не пришлось, он лежал на спине, закрыв глаза и думал, как же ошибался мастер Габриелян, когда учил оставаться честным в любом противостоянии. Фонарю, чтобы податься в рэкет, пришлось пройти сложную внутреннюю адаптацию, оказалось, что удар в перчатке и без неё две очень большие разницы, как утверждали в Одессе. На улице били не только рукой по морде, но и ногой по мошонке, а против ножа в печени оказался бы бессилен даже чемпион мира.

Милиции, как и следовало ожидать, не предвиделось, социальная активность быстро сошла на нет. Рынок постепенно приходил в себя, занявшись важными делами. На поле брани лежало два тела: бесхозное Фонаря, и Марата с причитавшей рядом калмычкой, вокруг досужно топились любопытные.

Апостолу надоели всхлипывания жены, и он прикрикнул на неё, с трудом разлепив губы. Затем, опершись на её плечо, встал и, пошатываясь, подошёл к рэкетиру. Фонарь лежал, сверкая навстречу глазом, второй заплыл, не оставив и узкой щелки.

Галима потянула мужа за рукав — с тем же успехом она попыталась бы утащить небоскрёб.

— Ты этому учился… где? — мрачно спросил Марат.

— В Караганде, — прошепелявил Фонарь, выплёвывая осколки зубов.

— Серьёзно?

— Серьёзно, ты уже мертвец… Ходил, не оглядываясь? Теперь будешь ходить, оглядываться. Из-под земли достану… Урою…

— Не смеши людей, меня на Подоле знают. Придёшь на Жданова, спросишь Апостола — любой покажет. В момент справлю тебе шикарные похороны.

Рэкетир погрустнел. Многие, в том числе его хозяева, были не прочь приручить стадо быков, возглавляемых Апостолом. А уж его шутка с «музыкантами» стала притчей.

Ночью королю уличных драк не спалось, сегодня он едва удержал корону. Победил лишь потому, что сумел вовремя среагировать. Может быть, на мгновение быстрее противника. Если победа нужна, а обстоятельства против — не спеши сдаваться. Поднять ставку — верный способ изменить расклад в свою пользу. Лишь понимание философии уличного боя спасло от позора. В драке единственный путь избавления от робости — «тренировки» с жёстким контактом. Это отлично закаляет психику и дарит бесценный опыт. Теория не заменит боя. Следует чётко представлять себе, ради чего живёшь, за что готов умереть, и где можно уступить. Победа куётся правильным воззрением, решимостью рисковать жизнью и нести потери. Хочешь не бояться? Тогда не нужно дорожить. Марат в свои двадцать лет, казалось, ничего не чтил, кроме собственного достоинства — но именно это считал пережитком.

Евгений Владиславович Кутовой замечал боевые трофеи на физиономии Апостола, но не находил нужным расспрашивать. Одни, дожив до морщин, всё пребывают в мальчиках-побегунчиках. Такие, как Муравьёв — с сосунковых лет мужики, сразу и бесповоротно. Их незачем воспитывать, они знают себе цену и как выкрутиться из заварухи.

В столовой за обеденным столом Кутовой, заметив свежие синцы и отёчность, сделал досадный жест. Апостол обезоружил его улыбкой. На том и остановились. Нечего обсуждать. В этот же день конторку оглушил телефон наружной связи. Апостол поднял трубку. Сначала внушительно помолчали. Но едва послышался надтреснутый голос, Марат узнал.

— Как дышишь, Апостол? Оклемался? Помнишь, за мной должок…

— Не проблема. Только теперь с процентами…

— Да ну?! Тогда застолбим. Предлагаю сегодня же на набережной у Рыбальского моста…

— Подходит. В девять по темнянке и без телят…

— Замётано…

Апостол подобрался к Рыбальскому мосту загодя. Фонари тускло освещали путепровод и арку. Ветер взбивал разноцветные флажки, забытое праздничное убранство. Пригляделся к подходившему, к его сутулой кубатуре. Встретил насмешливо: