Обратная перспектива

Гордый гранд,
Между гланд
Есть обитель —
Вы любитель,
Ай не рад?

Силь ву пле,

На коле —
Нях под своды,
Там вам оды,
Прям в дупле.

Се ля ви:

У любви,
Как у пташки
Грудь в тельняшке
И крови.

Соломон

Шесть в ООН:
«Кем убита
Суламита,
Чай, ОМОН?»

Во дворе,

На траве,
Сам Невзоров
Ищет воров
На Литве.

Где чисты,

Я и ты,
Двое юных
Ждали в дюнах
Темноты.

Вся страна

Вышла на
Митинг в поле —
Надо, коли
Нет говна.

Сядем все!

По росе
Я без жалоб
Побежала б
Чтоб посе —

Ять добро,

Но мокро,
Стонет птица,
Да стучится
Смерть в ребро.

— Алла, это надо чем-то заесть, — сказал Ян Яныч.

— Пожалуйста, — Алла Евтихиевна отхлебнула полстакана. — Я лучше спою:

Вот он идёт, задевая хитоном
Тучные ветви с черешнями.
Ангел-хранитель, пред Богом проситель
За души за наши, за грешные.

Как время настанет, ключарь отпирает

Врата золотые ключом.
Ангел-хранитель по солнечным нитям
Придёт к нам и встанет за правым плечом.

Горе мне, горе, грехов моих море, —

Божия церковь мне их не простит.
Сын мною проклят, друг мною предан,
Невинный младенец во чреве убит.

Ангел-хранитель, пред Богом проситель

Молча стоял и печально глядел, —
Долго он слушал погибшую душу.
И горько заплакал, и не улетел…

Карл помнил, когда Алла это впервые пропела, и слёзы помнил, которые наворачивались. Знать бы, каково ей там, с этими стихами. Но знать не хотелось, а хотелось, чтобы они ушли, и сесть за стол, и охватить голову руками, и написать о них хорошо и серьёзно, отдать им долг. Но он понимал, что отдать долг не получится — то ли кишка тонка, то ли рылом не вышел, и получится просто подачка. Пусть это сделает Алёша Королёв, а он, Карл, подпишется не глядя.

— Ты чего, Карлик, скуксился? Не надо. Мы сейчас петь будем, — сказал Ян Яныч.

— А ты? Разве не почитаешь?

— Как скажешь.

Ян Яныч прокашлялся:

— Хорошо бы собаку купить. Бунин. Это эпиграф.

Зачерпнул — озёрной воды попил.
Нет камина — русскую затопил.
И собаку себе купил.

Что же дальше. Вслед за тобою в бег?

Веллингтон? Маркизские острова?
В Веллингтоне так же звучат слова,
Под Парижем так же растёт трава
И повсюду недолог век.

Десять лет в лесном костерке сожги.

И — неслышны станут твои шаги.
А дороги — так широки!

Топи да острова. Поброди окрест,

И узнаешь, один из ста,
Что бывает красная береста,
Что бывают гибельные места,
А других не бывает мест.

— А ещё? — попросил Карл. Он заволновался: помнил гибельные места на Пелусозере, в Карелии, видел воочию Ян Яныча, качающегося в челноке меж облаков…

— Это? — спросил Ян Яныч.

Месяц — прямо за кормой.
Сумерки, плыву домой,
Недалёкий путь.

Облетевшие леса,

Отлетают голоса,
И не повернуть…

Поутих былой задор.

Что за прихоть — всякий вздор
Рифмовать, молоть?

Для печали нет причин,

Может, лучше помолчим
До кончины вплоть?

Разве что, стишок в альбом…

Лунный свет стоит столбом,
Тянется за мной.

Как просторно, Боже мой!

Я теперь плыву домой
По воде земной.

В тишине вдруг проявился неслышимый ранее будильник. Он стучал громко и часто. «Девяносто в минуту», — определил Карл.

— Всё. Давайте петь, — решил Ян Яныч.

— А я? — спросил Карл. — Я тоже почитаю. Вы же многое не слышали…

Все посмотрели в сторону Карла, но мимо, и он понял, что сказал глупость.

— Давай, Яник, матросскую, строевую, — поспешно попросил Карл.

— …Он обнял упругую девичью грудь, — медленно тянул Ян Яныч. — Прощай, дорогая Маруся…