Обратная сила. Том 1. 1842–1919

– Каков поп, таков и приход, – язвительно заметил Раевский. – Каков министр, таковы и рядовые исполнители его указаний. Так что налицо полная и ясная характеристика самого министра Макова.

– А вот и нет! – начал горячиться Борис Вениаминович. – Для пресечения подобных действий статс-секретарь Маков издал знаменитый циркуляр от третьего апреля восьмидесятого года, в котором приказано было всем губернаторам по всей России не прибегать к высылке евреев, живущих в губерниях, даже если окажется, что они не имеют законного права на жительство. В нашей среде этот циркуляр так и называют – «Маковский». И мне достоверно известно, что в бытность Макова министром внутренних дел серьезно возникал вопрос о даровании евреям равноправия и, уж во всяком случае, о полной отмене запрета для них проживать во внутренних губерниях. Вообще, в те времена атмосфера вокруг еврейского вопроса была весьма благоприятной, и если бы сразу после «Маковского» циркуляра наши общественные еврейские деятели в столице предприняли какие-нибудь еще шаги, вошли бы в надлежащие соглашения, то вопрос, я уверен, был бы давно решен. Однако они такую возможность упустили, увы… Но еще не все было потеряно, еще был шанс чего-то добиться, когда Макова призвали к председательству в особой высшей комиссии для пересмотра законоположений о евреях! Однако на пост заступить он не успел, в том же месяце застрелился. А я уверен, что, займи Лев Саввич этот пост, все уже было бы решено наилучшим образом.

– Удивили, Борис Вениаминович, право слово, удивили, – протянул Алекс. – Я об этих циркулярах и не слыхал.

– Да ты мал был совсем в те годы, – заметил Николай Владимирович, – куда уж тебе помнить. Но признаюсь, и для меня они прошли незамеченными. Сейчас вот вы сказали – так я смутно начал что-то припоминать…

– Ну разумеется, – обиженно проговорил Зак, – зачем вам помнить эти мелочи? Что для вас евреи? Вы же их не замечаете, так какое значение для вас могут иметь какие-то циркуляры, хоть и самого министра внутренних дел, ежели они до вас лично не касаются? Как лекарство нужно – так к нам, к евреям, к фармацевтам, если пошить что – тоже к нам пожалуйте, а коли денег ссудить – так и вовсе больше не к кому, только к нам, ростовщикам да банкирам. Или вот преступление какое-нибудь жестокое, убийство, раскрыть не могут – и сразу нас вспоминают: это ритуальное убийство, это евреи, они кровь христианских младенцев пьют! А больше мы ни для чего не нужны. Что мы для вас? Маленький народец, жиды. Так какое вам дело, что евреи ущемлены в правах в сравнении со всем прочим населением?

Мира Моисеевна ласково положила ладонь на руку мужа.

– Боренька, ну перестань же кипятиться! Такой день чудесный, воскресенье, отдохни от политики, оставь серьезные разговоры, тебе вечером в Москву ехать, а завтра снова делами заниматься.

Николай Платонович Карабчевский задумчиво покачал головой, словно обдумывая только что услышанное из уст финансиста.

– Возможно, что вы, уважаемый Борис Вениаминович, совершенно правы, однако ж позволю себе заметить, что вряд ли целесообразно уповать только лишь на принятие разумных законов, ежели исполнители этих законов – люди недалекого ума. Навскидку приведу вам только два примера, первые, что в голову пришли. Дело о мальчике-отцеубийце вы, верно, помните? Мальчик тринадцати лет убил отца ударом топора по шее. И что же произошло, когда явился полицейский врач?

Карабчевский сделал паузу и обвел глазами присутствующих, потом продолжил:

– Этот врач выругал всех дураками и сказал, что никакого убийства здесь нет, его только даром побеспокоили: смерть-де естественная и произошла от разрыва сосудов. Каково?

– Да как же так?! – не поверил Зак. – Ведь удар топором, стало быть, и рубленая рана видна, и крови кругом должно быть много. Как же врач мог такое сказать?