Обратная сила. Том 3. 1983–1997

– У нас на семьдесят восемь оборотов пластинок нет, только на тридцать три с половиной, на ней в любом случае много других произведений будет записано, – предупредила толстушка в очках. – Но из всего цикла только «Мельник и ручей», других песен не будет.

– Конечно, я понимаю.

– Есть Александрович, есть Хиль. Вы кого предпочитаете?

– А в чем разница? – не понял Орлов.

– Ну как же? Александрович – тенор, Хиль – баритон.

В вокале Александр Иванович не разбирался, но знаменитого певца Эдуарда Хиля все-таки знал и удивился, что тот, оказывается, пел не только эстрадные песни, но и классику. Вероятно, колебания отчетливо отразились на его лице, потому что девушка достала два конверта с пластинками и предложила Орлову самому послушать. Он надел наушники и, не сумев преодолеть любопытство, скосил глаза на ту пластинку, которую продавщица слушала до его появления и которую теперь ловко, поставив средний пальчик на дырочку в центре и уперев край в пухлую ладошку, прятала в конверт. Александр Иванович успел разобрать только одно слово – «Галеви». Слово было незнакомым.

Прослушав самое начало песни по очереди в исполнении тенора и баритона, он выбрал баритон. Потом не выдержал и спросил:

– А что вы слушали, когда я подошел?

– «Жидовку».

Слово ударило оплеухой, Орлов даже отшатнулся.

– Что вы сказали? – севшим голосом переспросил он.

– Арию Элеазара из оперы «Жидовка», – невозмутимо пояснила продавщица.

– Что, так и называется – «Жидовка»? – не поверил Александр Иванович. – Не может быть!

– Вообще-то у этой оперы есть еще и другие названия – «Дочь кардинала», «Еврейка», «Иудейка». На русской сцене она была впервые поставлена примерно сто пятьдесят лет назад именно под названием «Дочь кардинала», но все равно у нас она известна больше как «Жидовка». Я вас понимаю, конечно, само слово какое-то противное, но что поделать, если это официальное название. Оно даже в современном сборнике оперных либретто указано. Там нет никаких «Евреек» и «Иудеек», только «Жидовка» и «Дочь кардинала».

– И кто написал эту… «Жидовку»? – Слово далось ему с трудом, пришлось буквально выталкивать его из себя.

– Галеви. Фроманталь Галеви, французский композитор. Хотя если по правилам, то надо его называть «Алеви».

– И что, красивая музыка? Вы с таким удовольствием слушали, я заметил.

– Ой, вы знаете, я вообще-то французскую оперную музыку не очень… – Девушка смущенно улыбнулась. – Но ария Элеазара такая красивая! Я ее обожаю! Могу с утра до вечера ее крутить. Хотите послушать?

– Хочу, – согласился Орлов.

Музыка была печальной и нежной. Ария исполнялась на русском языке, и Александр Иванович немало подивился словам: «Одна ты мне была отрадой, утешеньем, и я сам тебя отдаю палачу».

– Этот Элеазар – он ей кто? – поинтересовался Орлов. – Жених? Возлюбленный?

– Это ее отец.

– Как – отец? Вы же сказали, что она дочь кардинала. Разве католический кардинал может носить имя «Элеазар»? Это же еврейское имя!

– Ой, там такая история! – Девушка выразительно округлила глаза. – В общем, героиня родилась в семье католиков, но ее удочерил еврей и воспитал в своей вере. Она не знает, что она ему неродная, и считает себя иудейкой. А когда ей предлагают отречься от иудейской веры, чтобы спасти свою жизнь, она отказывается и вместе с приемным отцом идет на казнь. Жуткая история! Я так плакала, когда либретто читала!

Орлову показалось, что в торговом зале выключили свет. Через мгновение он понял, что просто потемнело в глазах. В голове всплыл голос женщины, жившей в доме Штейнбергов в Полтаве: «Сколько русских и украинцев вместе со своими семьями на расстрел пошли – расставаться не захотели!» Почему, почему все так? Он хотел всего лишь лучше узнать и почувствовать прошлое Сани Орлова, а его неожиданно настигает прошлое Михаила Штейнберга.

– Вам плохо? – донесся до него голос продав-щицы.

Александр Иванович вытащил из нагрудного кармана таблетки, которые всегда носил с собой, сунул одну под язык.

– Ничего страшного, не пугайтесь, сейчас пройдет. Давление, наверное, скачет, погода меняется.

– Может, вам лучше присесть? – испуганно захлопотала девушка. – Вы пройдите сюда, за прилавок, вот у меня тут стульчик есть, посидите.

Присесть ему хотелось. Но не хотелось, чтобы у этой милой девочки были неприятности из-за него.

– А вам не попадет?

– Все равно покупателей нет, никто и не заметит. Это внизу столпотворение, сегодня группу «Земляне» выбросили. А у нас в классике всегда тихо. Конечно, если бы нам завезли записи Доминго или Паваротти, то тоже народ набежал бы: из Консерватории, из Гнесинки, из Большого, из Немирашки, из Оперетты, – ворковала продавщица, заботливо ведя Орлова под руку за прилавок и усаживая на стульчик.

– Кто такой Немирашка? – удивился Орлов.

– Так постоянные зрители называют Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Смешное слово, правда? Но звучит ласково так, необидно.

Через несколько минут ему стало намного лучше. Он тепло поблагодарил толстушку в очках, забрал пластинку и ушел.

* * *